Курт воннегут бойня номер пять

«Billy Pilgrim» redirects here. For the American folk rock duo, see Billy Pilgrim (duo).

Slaughterhouse-Five, or the Children’s Crusade

First edition cover
Author	Kurt Vonnegut
Country	United States
Language	English
Genre	Dark comedy Satire Science fiction War novel Metafiction Postmodernism
Publisher	Delacorte
Publication date	March 31, 1969[1]
Pages	190 (First Edition)[2]
ISBN	0-385-31208-3 (first edition, hardback)
OCLC	29960763
LC Class	PS3572.O5 S6 1994

Slaughterhouse-Five, or, The Children’s Crusade: A Duty-Dance with Death is a 1969 semi-autobiographic science fiction-infused anti-war novel by Kurt Vonnegut. It follows the life and experiences of Billy Pilgrim, from his early years, to his time as an American soldier and chaplain’s assistant during World War II, to the post-war years, with Billy occasionally traveling through time. The text centers on Billy’s capture by the German Army and his survival of the Allied firebombing of Dresden as a prisoner of war, an experience which Vonnegut himself lived through as an American serviceman. The work has been called an example of «unmatched moral clarity»^[3] and «one of the most enduring anti-war novels of all time».^[3]

Plot[edit]

The story is told in a non-linear order by an unreliable narrator (he begins the novel by telling the reader, «All of this happened, more or less»). Events become clear through flashbacks and descriptions of his time travel experiences.^[4] In the first chapter, the narrator describes his writing of the book, his experiences as a University of Chicago anthropology student and a Chicago City News Bureau correspondent, his research on the Children’s Crusade and the history of Dresden, and his visit to Cold War-era Europe with his wartime friend Bernard V. O’Hare. He then writes about Billy Pilgrim, an American man from the fictional town of Ilium, New York, who believes that he was held at one time in an alien zoo on a planet he calls Tralfamadore, and that he has experienced time travel.

As a chaplain’s assistant in the United States Army during World War II, Billy is an ill-trained, disoriented, and fatalistic American soldier who discovers that he does not like war and refuses to fight.^[5] He is transferred from a base in South Carolina to the front line in Luxembourg during the Battle of the Bulge. He narrowly escapes death as the result of a string of events. He also meets Roland Weary, a patriot, warmonger, and sadistic bully who derides Billy’s cowardice. The two of them are captured in 1944 by the Germans, who confiscate all of Weary’s belongings and force him to wear wooden clogs that cut painfully into his feet; the resulting wounds become gangrenous, which eventually kills him. While Weary is dying in a rail car full of prisoners, he convinces a fellow soldier, Paul Lazzaro, that Billy is to blame for his death. Lazzaro vows to avenge Weary’s death by killing Billy, because revenge is «the sweetest thing in life».

At this exact time, Billy becomes «unstuck in time» and has flashbacks from his former and future life. Billy and the other prisoners are transported into Germany. By 1945, the prisoners have arrived in the German city of Dresden to work in «contract labor» (forced labor). The Germans hold Billy and his fellow prisoners in an empty slaughterhouse called Schlachthof-fünf («slaughterhouse five»). During the extensive bombing of Dresden by the Allies, German guards hide with the prisoners in the slaughterhouse, which is partially underground and well-protected from the damage on the surface. As a result, they are among the few survivors of the firestorm that rages in the city between February 13 and 15, 1945. After V-E Day in May 1945, Billy is transferred to the United States and receives an honorable discharge in July 1945.

Soon, Billy is hospitalized with symptoms similar to post-traumatic stress disorder and placed under psychiatric care at a Veterans Affairs hospital in Lake Placid. There, he shares a room with Eliot Rosewater, who introduces Billy to the novels of an obscure science fiction author, Kilgore Trout. After his release, Billy marries Valencia Merble, whose father owns the Ilium School of Optometry that Billy later attends. Billy becomes a successful and wealthy optometrist. In 1947, Billy and Valencia conceive their first child, Robert, on their honeymoon in Cape Ann, Massachusetts. Two years later their second child, Barbara, is born. On Barbara’s wedding night, Billy is abducted by a flying saucer and taken to a planet many light-years away from Earth called Tralfamadore. The Tralfamadorians are described as being able to see in four dimensions, simultaneously observing all points in the space-time continuum. They universally adopt a fatalistic worldview: death means nothing to them, and their common response to hearing about death is «so it goes».

On Tralfamadore, Billy is put in a transparent geodesic dome exhibit in a zoo; the dome represents a house on Earth. The Tralfamadorians later abduct a pornographic film star named Montana Wildhack, who had disappeared on Earth and was believed to have drowned in San Pedro Bay. They intend to have her mate with Billy. She and Billy fall in love and have a child together. Billy is instantaneously sent back to Earth in a time warp to re-live past or future moments of his life.

In 1968, Billy and a co-pilot are the only survivors of a plane crash in Vermont. While driving to visit Billy in the hospital, Valencia crashes her car and dies of carbon monoxide poisoning. Billy shares a hospital room with Bertram Rumfoord, a Harvard University history professor researching an official history of the war. They discuss the bombing of Dresden, which the professor initially refuses to believe Billy witnessed; the professor claims that the bombing of Dresden was justified despite the great loss of civilian lives and the complete destruction of the city.

Billy’s daughter takes him home to Ilium. He escapes and flees to New York City. In Times Square he visits a pornographic book store, where he discovers books written by Kilgore Trout and reads them. Among the books he discovers a book entitled The Big Board, about a couple abducted by aliens and tricked into managing the aliens’ investments on Earth. He also finds a number of magazine covers noting the disappearance of Montana Wildhack, who happens to be featured in a pornographic film being shown in the store. Later in the evening, when he discusses his time travels to Tralfamadore on a radio talk show, he is ejected from the studio. He returns to his hotel room, falls asleep, and time-travels back to 1945 in Dresden. Billy and his fellow prisoners are tasked with locating and burying the dead. After a Maori New Zealand soldier working with Billy dies of dry heaves the Germans begin cremating the bodies en masse with flamethrowers. Billy’s friend Edgar Derby is shot for stealing a teapot. Eventually all of the German soldiers leave to fight on the Eastern Front, leaving Billy and the other prisoners alone with tweeting birds as the war ends.

Through non-chronological storytelling, other parts of Billy’s life are told throughout the book. After Billy is evicted from the radio studio, Barbara treats Billy as a child and often monitors him. Robert becomes starkly anti-communist, enlists as a Green Beret and fights in the Vietnam War. Billy eventually dies in 1976, at which point the United States has been partitioned into twenty separate countries and attacked by China with thermonuclear weapons. He gives a speech in a baseball stadium in Chicago in which he predicts his own death and proclaims that «if you think death is a terrible thing, then you have not understood a word I’ve said.» Billy soon after is shot with a laser gun by an assassin commissioned by the elderly Lazzaro.

Characters[edit]

• Narrator: Recurring as a minor character, the narrator seems anonymous while also clearly identifying himself as Kurt Vonnegut, when he says, «That was I. That was me. That was the author of this book.»^[6] As noted above, as an American soldier during World War II, Vonnegut was captured by Germans at the Battle of the Bulge and transported to Dresden. He and fellow prisoners-of-war survived the bombing while being held in a deep cellar of Schlachthof Fünf («Slaughterhouse-Five»).^[7] The narrator begins the story by describing his connection to the firebombing of Dresden and his reasons for writing Slaughterhouse-Five.
• Billy Pilgrim: A fatalistic optometrist ensconced in a dull, safe marriage in Ilium, New York. During World War II, he was held as a prisoner-of-war in Dresden and survived the firebombing, experiences which had a lasting effect on his post-war life. His time travel occurs at desperate times in his life; he relives past and future events and becomes fatalistic (though not a defeatist) because he claims to have seen when, how, and why he will die.
• Roland Weary: A weak man dreaming of grandeur and obsessed with gore and vengeance, who saves Billy several times (despite Billy’s protests) in hopes of attaining military glory. He coped with his unpopularity in his home city of Pittsburgh by befriending and then beating people less well-liked than him, and is obsessed with his father’s collection of torture equipment. Weary is also a bully who beats Billy and gets them both captured, leading to the loss of his winter uniforms and boots. Weary dies of gangrene on the train en route to the POW camp, and blames Billy in his dying words.
• Paul Lazzaro: Another POW. A sickly, ill-tempered car thief from Cicero, Illinois who takes Weary’s dying words as a revenge commission to kill Billy. He keeps a mental list of his enemies, claiming he can have anyone «killed for a thousand dollars plus traveling expenses.» Lazzaro eventually fulfills his promise to Weary and has Billy assassinated by a laser gun in 1976.
• Kilgore Trout: A failed science fiction writer whose hometown is also Ilium, New York, and who makes money by managing newspaper delivery boys. He has received only one fan letter (from Eliot Rosewater; see below). After Billy meets him in a back alley in Ilium, he invites Trout to his wedding anniversary celebration. There, Kilgore follows Billy, thinking the latter has seen through a «time window.» Kilgore Trout is also a main character in Vonnegut’s 1973 novel Breakfast of Champions.
• Edgar Derby: A middle-aged high school teacher who felt that he needed to participate in the war rather than just send off his students to fight. Though relatively unimportant, he seems to be the only American before the bombing of Dresden to understand what war can do to people. During Campbell’s presentation he stands up and castigates him, defending American democracy and the alliance with the Soviet Union. German forces summarily execute him for looting after they catch him taking a teapot from catacombs after the bombing. Vonnegut has said that this death is the climax of the book as a whole.
• Howard W. Campbell Jr.: An American-born Nazi. Before the war, he lived in Germany where he was a noted German-language playwright recruited by the Nazi Ministry of Propaganda. In an essay, he connects the misery of American poverty to the disheveled appearance and behavior of the American POWs. Edgar Derby confronts him when Campbell tries to recruit American POWs into the American Free Corps to fight the Communist Soviet Union on behalf of the Nazis. He appears wearing swastika-adorned cowboy hat and boots and with a red, white, and blue Nazi armband. Campbell is the protagonist of Vonnegut’s 1962 novel Mother Night.
• Valencia Merble: Billy’s wife and the mother of their children, Robert and Barbara. Billy is emotionally distant from her. She dies from carbon monoxide poisoning after an automobile accident en route to the hospital to see Billy after his airplane crash.
• Robert Pilgrim: Son of Billy and Valencia. A troubled, middle-class boy and disappointing son who becomes an alcoholic at age 16, drops out of high school, and is arrested for vandalizing a Catholic cemetery. He later so absorbs the anti-Communist worldview that he metamorphoses from suburban adolescent rebel to Green Beret sergeant. He wins a Purple Heart, Bronze Star, and Silver Star in the Vietnam War.
• Barbara Pilgrim: Daughter of Billy and Valencia. She is a «bitchy flibbertigibbet» from having had to assume the family’s leadership at the age of twenty. She has «legs like an Edwardian grand piano», marries an optometrist, and treats her widowed father as a childish invalid.
• Tralfamadorians: The race of extraterrestrial beings who appear (to humans) like upright toilet plungers with a hand atop, in which is set a single green eye. They abduct Billy and teach him about time’s relation to the world (as a fourth dimension), fate, and the nature of death. The Tralfamadorians are featured in several Vonnegut novels. In Slaughterhouse Five, they reveal that the universe will be accidentally destroyed by one of their test pilots, and there is nothing they can do about it.
• Montana Wildhack: A beautiful young model who is abducted and placed alongside Billy in the zoo on Tralfamadore. She and Billy develop an intimate relationship and they have a child. She apparently remains on Tralfamadore with the child after Billy is sent back to Earth. Billy sees her in a film showing in a pornographic book store when he stops to look at the Kilgore Trout novels sitting in the window. Her unexplained disappearance is featured on the covers of magazines sold in the store.
• «Wild Bob»: A superannuated army officer Billy meets in the war. He tells his fellow POWs to call him «Wild Bob», as he thinks they are the 451st Infantry Regiment and under his command. He explains «If you’re ever in Cody, Wyoming, ask for Wild Bob», which is a phrase that Billy repeats to himself throughout the novel. He dies of pneumonia.
• Eliot Rosewater: Billy befriends him in the veterans’ hospital; he introduces Billy to the sci-fi novels of Kilgore Trout. Rosewater wrote the only fan letter Trout ever received. Rosewater had also suffered a terrible event during the war. Billy and Rosewater find the Trout novels helpful in dealing with the trauma of war. Rosewater is featured in other Vonnegut novels, such as God Bless You, Mr. Rosewater (1965).
• Bertram Copeland Rumfoord: A Harvard history professor, retired U.S. Air Force brigadier general, and millionaire. He shares a hospital room with Billy and is interested in the Dresden bombing. He is in the hospital after breaking his leg on his honeymoon with his fifth wife Lily, a barely literate high school drop-out and go-go girl. He is described as similar in appearance and mannerisms to Theodore Roosevelt. Bertram is likely a relative of Winston Niles Rumfoord, a character in Vonnegut’s 1959 novel The Sirens of Titan.
• The Scouts: Two American infantry scouts trapped behind German lines who find Roland Weary and Billy. Roland refers to himself and the scouts as the «Three Musketeers». The scouts abandon Roland and Billy because the latter are slowing them down. They are revealed to have been shot and killed by Germans in ambush.
• Bernard V. O’Hare: The narrator’s old war friend who was also held in Dresden and accompanies him there after the war. He is the husband of Mary O’Hare, and is a district attorney from Pennsylvania.
• Mary O’Hare: The wife of Bernard V. O’Hare, to whom Vonnegut promised to name the book The Children’s Crusade. She is briefly discussed in the beginning of the book. When the narrator and Bernard try to recollect their war experiences Mary complains that they were just «babies» during the war and that the narrator will portray them as valorous men. The narrator befriends Mary by promising that he will portray them as she said and that in his book «there won’t be a part for Frank Sinatra or John Wayne.»
• Werner Gluck: The sixteen-year-old German charged with guarding Billy and Edgar Derby when they are first placed at Slaughterhouse Five in Dresden. He does not know his way around and accidentally leads Billy and Edgar into a communal shower where some German refugee girls from Breslau are bathing. He is described as appearing similar to Billy.

Style[edit]

In keeping with Vonnegut’s signature style, the novel’s syntax and sentence structure are simple, and irony, sentimentality, black humor, and didacticism are prevalent throughout the work.^[8] Like much of his oeuvre, Slaughterhouse-Five is broken into small pieces, and in this case, into brief experiences, each focused on a specific point in time. Vonnegut has noted that his books «are essentially mosaics made up of a whole bunch of tiny little chips…and each chip is a joke.» Vonnegut also includes hand-drawn illustrations in Slaughterhouse-Five, and also in his next novel, Breakfast of Champions (1973). Characteristically, Vonnegut makes heavy use of repetition, frequently using the phrase, «So it goes». He uses it as a refrain when events of death, dying, and mortality occur or are mentioned; as a narrative transition to another subject; as a memento mori; as comic relief; and to explain the unexplained. The phrase appears 106 times.^[9]

The book has been categorized as a postmodern, meta-fictional novel. The first chapter of Slaughterhouse-Five is written in the style of an author’s preface about how he came to write the novel. The narrator introduces the novel’s genesis by telling of his connection to the Dresden bombing, and why he is recording it. He provides a description of himself and of the book, saying that it is a desperate attempt at creating a scholarly work. He ends the first chapter by discussing the beginning and end of the novel. He then segues to the story of Billy Pilgrim: «Listen: Billy Pilgrim has come unstuck in time», thus the transition from the writer’s perspective to that of the third-person, omniscient narrator. (The use of «Listen» as an opening interjection has been said to mimic the opening “Hwaet!” of the medieval epic poem Beowulf.) The fictional «story» appears to begin in Chapter Two, although there is no reason to presume that the first chapter is not also fiction. This technique is common in postmodern meta-fiction.^[10]

The narrator explains that Billy Pilgrim experiences his life discontinuously, so that he randomly lives (and re-lives) his birth, youth, old age, and death, rather than experiencing them in the normal linear order. There are two main narrative threads: a description of Billy’s World War II experience, which, though interrupted by episodes from other periods and places in his life, is mostly linear; and a description of his discontinuous pre-war and post-war lives. A main idea is that Billy’s existential perspective had been compromised by his having witnessed Dresden’s destruction (although he had come «unstuck in time» before arriving in Dresden).^[11] Slaughterhouse-Five is told in short, declarative sentences, which create the impression that one is reading a factual report.^[12]

The first sentence says, «All this happened, more or less.» (In 2010 this was ranked No. 38 on the American Book Review‘s list of «100 Best First Lines from Novels.»)^[13] The opening sentences of the novel have been said to contain the aesthetic «method statement» of the entire novel.^[14]

Themes[edit]

War and death[edit]

In Slaughterhouse-Five, Vonnegut attempts to come to terms with war through the narrator’s eyes, Billy Pilgrim. An example within the novel, showing Vonnegut’s aim to accept his past war experiences, occurs in chapter one, when he states that «All this happened, more or less. The war parts, anyway, are pretty much true. One guy I knew really was shot in Dresden for taking a teapot that wasn’t his. Another guy I knew really did threaten to have his personal enemies killed by hired gunmen after the war. And so on. I’ve changed all the names.»^[15]
As the novel continues, it is relevant that the reality is death.^[16]

Slaughterhouse-Five focuses on human imagination while interrogating the novel’s overall theme, which is the catastrophe and impact that war leaves behind.^[17]
Death is something that happens fairly often in Slaughterhouse-Five. When a death occurs in the novel, Vonnegut marks the occasion with the saying «so it goes.» Bergenholtz and Clark write about what Vonnegut actually means when he uses that saying: «Presumably, readers who have not embraced Tralfamadorian determinism will be both amused and disturbed by this indiscriminate use of ‘So it goes.’ Such humor is, of course, black humor.»^[18]

Religion and philosophy[edit]

Christian philosophy[edit]

Christian philosophy is present in Vonnegut’s Slaughterhouse-Five but it is not very well-regarded. When God and Christianity is brought up in the work, it is mentioned in a bitter or disregarding tone. One only has to look at how the soldiers react to the mention of it. Though Billy Pilgrim had adopted some part of Christianity, he did not ascribe to all of them. JC Justus summarizes it the best when he mentions that, «‘Tralfamadorian determinism and passivity’ that Pilgrim later adopts as well as Christian fatalism wherein God himself has ordained the atrocities of war…».^[19] Following Justus’s argument, Pilgrim was a character that had been through war and traveled through time. Having experienced all of these horrors in his lifetime, Pilgrim ended up adopting the Christian ideal that God had everything planned and he had given his approval for the war to happen.

Tralfamadorian philosophy[edit]

As Billy Pilgrim becomes «unstuck in time», he is faced with a new type of philosophy. When Pilgrim becomes acquainted with the Tralfamadorians, he learns a different viewpoint concerning fate and free will. While Christianity may state that fate and free will are matters of God’s divine choice and human interaction, Tralfamadorianism would disagree. According to Tralfamadorian philosophy, things are and always will be, and there is nothing that can change them. When Billy asks why they had chosen him, the Tralfamadorians reply, «Why you? Why us for that matter? Why anything? Because this moment simply is.»^[20] The mindset of the Tralfamadorian is not one in which free will exists. Things happen because they were always destined to be happening. The narrator of the story explains that the Tralfamadorians see time all at once. This concept of time is best explained by the Tralfamadorians themselves, as they speak to Billy Pilgrim on the matter stating, «I am a Tralfamadorian, seeing all time as you might see a stretch of the Rocky Mountains. All time is all time. It does not change. It does not lend itself to warnings or explanations. It simply is.»^[21] After this particular conversation on seeing time, Billy makes the statement that this philosophy does not seem to evoke any sense of free will. To this, the Tralfamadorian reply that free will is a concept that, out of the «visited thirty-one inhabited planets in the universe» and «studied reports on one hundred more,» «only on Earth is there any talk of free will.”^[21]

Using the Tralfamadorian passivity of fate, Billy Pilgrim learns to overlook death and the shock involved with death. Pilgrim claims the Tralfamadorian philosophy on death to be his most important lesson:

The most important thing I learned on Tralfamadore was that when a person dies he only appears to die. He is still very much alive in the past, so it is very silly for people to cry at his funeral. All moments, past, present, and future, always have existed, always will exist. … When a Tralfamadorian sees a corpse, all he thinks is that the dead person is in bad condition in that particular moment, but that the same person is just fine in plenty of other moments. Now, when I myself hear that somebody is dead, I simply shrug and say what the Tralfamadorians say about dead people, which is «So it goes.»^[22]

Postmodernism[edit]

The significance of postmodernism is a reoccurring theme in Kurt Vonnegut’s novel. In fact, it is said that post-modernism emerged from the modernist movement. This idea has appeared on various platforms such as music, art, fashion and film. In Slaughterhouse-Five, Kurt Vonnegut uses postmodernism in order to challenge modernist ideas. This novel is oftentimes referred to as an «anti-war book». Vonnegut uses his personal war knowledge to unmask the real horrors behind closed doors. Postmodernism brings to light the heart-wrenching truth caused by wars. Throughout the years, postmodernists argue that the world is a meaningless place with no universal morals. Everything happens simply by chance.^{[15][better source needed]}

Mental illness[edit]

Some have argued that Kurt Vonnegut is speaking out for veterans, many of whose post-war states are untreatable. Pilgrim’s symptoms have been identified as what is now called post-traumatic stress disorder, which didn’t exist as a term when the novel was written. In the words of one writer, «perhaps due to the fact that PTSD was not officially recognized as a mental disorder yet, the establishment fails Billy by neither providing an accurate diagnosis nor proposing any coping mechanisms.»^[23] Billy found life meaningless simply because of the things that he saw in the war. War desensitized and forever changed him.^[24]

Symbols[edit]

Dresden[edit]

Vonnegut was in the city of Dresden when it was bombed; he came home traumatized and unable to properly communicate the horror of what happened there. Slaughterhouse-Five is the product of the twenty years of work it took for him to communicate it in a way that satisfied him. William Allen notices this when he says, «Precisely because the story was so hard to tell, and because Vonnegut was willing to take two decades necessary to tell it – to speak the unspeakable – Slaughterhouse-Five is a great novel, a masterpiece sure to remain a permanent part of American literature.»^[25] Vonnegut’s claim of a death toll of 135,000 people was based on Holocaust denier David Irving’s claim; the real number was closer to 25,000, but Vonnegut’s response was, “Does it matter?”^[26] Historians claim that Vonnegut’s inflated number, and his false comparison to the Hiroshima atomic bombing propagates a false historical awareness.^[27]

Food[edit]

Billy Pilgrim ended up owning «half of three Tastee-Freeze stands. Tastee-Freeze was a sort of frozen custard. It gave all the pleasure that ice cream could give, without the stiffness and bitter coldness of ice cream» (61). Throughout Slaughterhouse-Five, when Billy is eating or near food, he thinks of food in positive terms. This is partly because food is both a status symbol and comforting to people in Billy’s situation. «Food may provide nourishment, but its more important function is to soothe … Finally, food also functions as a status symbol, a sign of wealth. For instance, en route to the German prisoner-of-war camp, Billy gets a glimpse of the guards’ boxcar and is impressed by its contents … In sharp contrast, the Americans’ boxcar proclaims their dependent prisoner-of-war status.»^[18]

The Bird[edit]

Throughout the novel, the bird sings «Poo-tee-weet?” After the Dresden firebombing, the bird breaks out in song. The bird also sings outside of Billy’s hospital window. The song is a symbol of a loss of words. There are no words big enough to describe a war massacre.^[28]

Allusions and references[edit]

Allusions to other works[edit]

As in other novels by Vonnegut, certain characters cross over from other stories, making cameo appearances and connecting the discrete novels to a greater opus. Fictional novelist Kilgore Trout, often an important character in other Vonnegut novels, is a social commentator and a friend to Billy Pilgrim in Slaughterhouse-Five. In one case, he is the only non-optometrist at a party; therefore, he is the odd man out. He ridicules everything the Ideal American Family holds true, such as Heaven, Hell, and Sin. In Trout’s opinion, people do not know if the things they do turn out to be good or bad, and if they turn out to be bad, they go to Hell, where «the burning never stops hurting.» Other crossover characters are Eliot Rosewater, from God Bless You, Mr. Rosewater; Howard W. Campbell Jr., from Mother Night; and Bertram Copeland Rumfoord, relative of Winston Niles Rumfoord, from The Sirens of Titan. While Vonnegut re-uses characters, the characters are frequently rebooted and do not necessarily maintain the same biographical details from appearance to appearance. Trout in particular is palpably a different person (although with distinct, consistent character traits) in each of his appearances in Vonnegut’s work.^[29]

In the Twayne’s United States Authors series volume on Kurt Vonnegut, about the protagonist’s name, Stanley Schatt says:

By naming the unheroic hero Billy Pilgrim, Vonnegut contrasts John Bunyan’s «Pilgrim’s Progress» with Billy’s story. As Wilfrid Sheed has pointed out, Billy’s solution to the problems of the modern world is to «invent a heaven, out of 20th century materials, where Good Technology triumphs over Bad Technology. His scripture is Science Fiction, Man’s last, good fantasy».^[30]

Cultural and historical allusions[edit]

Slaughterhouse-Five makes numerous cultural, historical, geographical, and philosophical allusions. It tells of the bombing of Dresden in World War II, and refers to the Battle of the Bulge, the Vietnam War, and the civil rights protests in American cities during the 1960s. Billy’s wife, Valencia, has a «Reagan for President!» bumper sticker on her Cadillac, referring to Ronald Reagan’s failed 1968 Republican presidential nomination campaign. Another bumper sticker is mentioned, reading «Impeach Earl Warren,» referencing a real-life campaign by the far-right John Birch Society.^[31][32][33]

The Serenity Prayer appears twice.^[34] Critic Tony Tanner suggested that it is employed to illustrate the contrast between Billy Pilgrim’s and the Tralfamadorians’ views of fatalism.^[35] Richard Hinchcliffe contends that Billy Pilgrim could be seen at first as typifying the Protestant work ethic, but he ultimately converts to evangelicalism.^[36]

Reception[edit]

The reviews of Slaughterhouse-Five have been largely positive since the March 31, 1969 review in The New York Times newspaper that stated: «you’ll either love it, or push it back in the science-fiction corner.»^[37] It was Vonnegut’s first novel to become a bestseller, staying on the New York Times bestseller list for sixteen weeks and peaking at No. 4.^[38] In 1970, Slaughterhouse-Five was nominated for best-novel Nebula and Hugo Awards. It lost both to The Left Hand of Darkness by Ursula K. Le Guin. It has since been widely regarded as a classic anti-war novel, and has appeared in Time magazine’s list of the 100 best English-language novels written since 1923.^[39]

Censorship controversy[edit]

Slaughterhouse-Five has been the subject of many attempts at censorship due to its irreverent tone, purportedly obscene content and depictions of sex, American soldiers’ use of profanity, and perceived heresy. It was one of the first literary acknowledgments that homosexual men, referred to in the novel as «fairies», were among the victims of the Holocaust.^[40]

In the United States it has at times been banned from literature classes, removed from school libraries, and struck from literary curricula.^[41] In 1972, following the ruling of Todd v. Rochester Community Schools, it was banned from Rochester Community Schools in Oakland County, Michigan.^[42] The circuit judge described the book as «depraved, immoral, psychotic, vulgar and anti-Christian.»^[40] It was later reinstated.^[43]

The U.S. Supreme Court considered the First Amendment implications of the removal of the book, among others, from public school libraries in the case of Island Trees School District v. Pico, 457 U.S. 853 (1982) and concluded that «local school boards may not remove books from school library shelves simply because they dislike the ideas contained in those books and seek by their removal to ‘prescribe what shall be orthodox in politics, nationalism, religion, or other matters of opinion.'» Slaughterhouse-Five is the sixty-seventh entry to the American Library Association’s list of the «Most Frequently Challenged Books of 1990–1999» and number forty-six on the ALA’s «Most Frequently Challenged Books of 2000–2009».^[41] In August 2011, the novel was banned at the Republic High School in Missouri. The Kurt Vonnegut Memorial Library countered by offering 150 free copies of the novel to Republic High School students on a first-come, first-served basis.^[44]

Criticism[edit]

Critics have accused Slaughterhouse-Five of being a quietist work, because Billy Pilgrim believes that the notion of free will is a quaint Earthling illusion.^[45] The problem, according to Robert Merrill and Peter A. Scholl, is that «Vonnegut’s critics seem to think that he is saying the same thing [as the Tralfamadorians].» For Anthony Burgess, «Slaughterhouse is a kind of evasion—in a sense, like J. M. Barrie’s Peter Pan—in which we’re being told to carry the horror of the Dresden bombing, and everything it implies, up to a level of fantasy…» For Charles Harris, «The main idea emerging from Slaughterhouse-Five seems to be that the proper response to life is one of resigned acceptance.» For Alfred Kazin, «Vonnegut deprecates any attempt to see tragedy, that day, in Dresden…He likes to say, with arch fatalism, citing one horror after another, ‘So it goes.'» For Tanner, «Vonnegut has…total sympathy with such quietistic impulses.» The same notion is found throughout The Vonnegut Statement, a book of original essays written and collected by Vonnegut’s most loyal academic fans.^[45]

When confronted with the question of how the desire to improve the world fits with the notion of time presented in Slaughterhouse-Five, Vonnegut himself responded «you understand, of course, that everything I say is horseshit.»^[46]

Adaptations[edit]

• A film adaptation of the book was released in 1972. Although critically praised, the film was a box office flop. It won the Prix du Jury at the 1972 Cannes Film Festival, as well as a Hugo Award and Saturn Award. Vonnegut commended the film greatly. In 2013, Guillermo del Toro announced his intention to remake the 1972 film and work with a script by Charlie Kaufman.^[47]
• In 1989, a theatrical adaptation was performed at the Everyman Theatre, in Liverpool, England.^[48]
• In 1996, another theatrical adaptation of the novel premiered at the Steppenwolf Theatre Company in Chicago. The adaptation was written and directed by Eric Simonson and featured actors Rick Snyder, Robert Breuler and Deanna Dunagan.^[49] The play has subsequently been performed in several other theaters, including a New York premiere production in January 2008, by the Godlight Theatre Company. An operatic adaptation by Hans-Jürgen von Bose premiered in July 1996 at the Bavarian State Opera in Munich, Germany. Billy Pilgrim II was sung by Uwe Schonbeck.^[50]
• In September 2009, BBC Radio 3 broadcast a feature-length radio drama based on the book, which was dramatised by Dave Sheasby, featured Andrew Scott as Billy Pilgrim and was scored by the group 65daysofstatic.^[51]
• In September 2020, a graphic novel adaptation of the book, written by Ryan North and drawn by Albert Monteys, was published by BOOM! Studios, through their Archaia Entertainment imprint. It was the first time the book has been adapted into the comics medium.^[52]

See also[edit]

• Four dimensionalism

References[edit]

External links[edit]

• Quotations related to Slaughterhouse-Five at Wikiquote
• Official website
• Kurt Vonnegut discusses Slaughterhouse-Five on the BBC World Book Club
• Kilgore Trout Collection
• Photos of the first edition of Slaughterhouse-Five
• Visiting Slaughterhouse Five in Dresden
• Slaughterhous Five – Pictures of the area 65 years later
• Slaughterhouse Five digital theatre play

«Billy Pilgrim» redirects here. For the American folk rock duo, see Billy Pilgrim (duo).

Slaughterhouse-Five, or the Children’s Crusade

First edition cover
Author	Kurt Vonnegut
Country	United States
Language	English
Genre	Dark comedy Satire Science fiction War novel Metafiction Postmodernism
Publisher	Delacorte
Publication date	March 31, 1969[1]
Pages	190 (First Edition)[2]
ISBN	0-385-31208-3 (first edition, hardback)
OCLC	29960763
LC Class	PS3572.O5 S6 1994

Slaughterhouse-Five, or, The Children’s Crusade: A Duty-Dance with Death is a 1969 semi-autobiographic science fiction-infused anti-war novel by Kurt Vonnegut. It follows the life and experiences of Billy Pilgrim, from his early years, to his time as an American soldier and chaplain’s assistant during World War II, to the post-war years, with Billy occasionally traveling through time. The text centers on Billy’s capture by the German Army and his survival of the Allied firebombing of Dresden as a prisoner of war, an experience which Vonnegut himself lived through as an American serviceman. The work has been called an example of «unmatched moral clarity»^[3] and «one of the most enduring anti-war novels of all time».^[3]

Plot[edit]

The story is told in a non-linear order by an unreliable narrator (he begins the novel by telling the reader, «All of this happened, more or less»). Events become clear through flashbacks and descriptions of his time travel experiences.^[4] In the first chapter, the narrator describes his writing of the book, his experiences as a University of Chicago anthropology student and a Chicago City News Bureau correspondent, his research on the Children’s Crusade and the history of Dresden, and his visit to Cold War-era Europe with his wartime friend Bernard V. O’Hare. He then writes about Billy Pilgrim, an American man from the fictional town of Ilium, New York, who believes that he was held at one time in an alien zoo on a planet he calls Tralfamadore, and that he has experienced time travel.

As a chaplain’s assistant in the United States Army during World War II, Billy is an ill-trained, disoriented, and fatalistic American soldier who discovers that he does not like war and refuses to fight.^[5] He is transferred from a base in South Carolina to the front line in Luxembourg during the Battle of the Bulge. He narrowly escapes death as the result of a string of events. He also meets Roland Weary, a patriot, warmonger, and sadistic bully who derides Billy’s cowardice. The two of them are captured in 1944 by the Germans, who confiscate all of Weary’s belongings and force him to wear wooden clogs that cut painfully into his feet; the resulting wounds become gangrenous, which eventually kills him. While Weary is dying in a rail car full of prisoners, he convinces a fellow soldier, Paul Lazzaro, that Billy is to blame for his death. Lazzaro vows to avenge Weary’s death by killing Billy, because revenge is «the sweetest thing in life».

At this exact time, Billy becomes «unstuck in time» and has flashbacks from his former and future life. Billy and the other prisoners are transported into Germany. By 1945, the prisoners have arrived in the German city of Dresden to work in «contract labor» (forced labor). The Germans hold Billy and his fellow prisoners in an empty slaughterhouse called Schlachthof-fünf («slaughterhouse five»). During the extensive bombing of Dresden by the Allies, German guards hide with the prisoners in the slaughterhouse, which is partially underground and well-protected from the damage on the surface. As a result, they are among the few survivors of the firestorm that rages in the city between February 13 and 15, 1945. After V-E Day in May 1945, Billy is transferred to the United States and receives an honorable discharge in July 1945.

Soon, Billy is hospitalized with symptoms similar to post-traumatic stress disorder and placed under psychiatric care at a Veterans Affairs hospital in Lake Placid. There, he shares a room with Eliot Rosewater, who introduces Billy to the novels of an obscure science fiction author, Kilgore Trout. After his release, Billy marries Valencia Merble, whose father owns the Ilium School of Optometry that Billy later attends. Billy becomes a successful and wealthy optometrist. In 1947, Billy and Valencia conceive their first child, Robert, on their honeymoon in Cape Ann, Massachusetts. Two years later their second child, Barbara, is born. On Barbara’s wedding night, Billy is abducted by a flying saucer and taken to a planet many light-years away from Earth called Tralfamadore. The Tralfamadorians are described as being able to see in four dimensions, simultaneously observing all points in the space-time continuum. They universally adopt a fatalistic worldview: death means nothing to them, and their common response to hearing about death is «so it goes».

On Tralfamadore, Billy is put in a transparent geodesic dome exhibit in a zoo; the dome represents a house on Earth. The Tralfamadorians later abduct a pornographic film star named Montana Wildhack, who had disappeared on Earth and was believed to have drowned in San Pedro Bay. They intend to have her mate with Billy. She and Billy fall in love and have a child together. Billy is instantaneously sent back to Earth in a time warp to re-live past or future moments of his life.

In 1968, Billy and a co-pilot are the only survivors of a plane crash in Vermont. While driving to visit Billy in the hospital, Valencia crashes her car and dies of carbon monoxide poisoning. Billy shares a hospital room with Bertram Rumfoord, a Harvard University history professor researching an official history of the war. They discuss the bombing of Dresden, which the professor initially refuses to believe Billy witnessed; the professor claims that the bombing of Dresden was justified despite the great loss of civilian lives and the complete destruction of the city.

Billy’s daughter takes him home to Ilium. He escapes and flees to New York City. In Times Square he visits a pornographic book store, where he discovers books written by Kilgore Trout and reads them. Among the books he discovers a book entitled The Big Board, about a couple abducted by aliens and tricked into managing the aliens’ investments on Earth. He also finds a number of magazine covers noting the disappearance of Montana Wildhack, who happens to be featured in a pornographic film being shown in the store. Later in the evening, when he discusses his time travels to Tralfamadore on a radio talk show, he is ejected from the studio. He returns to his hotel room, falls asleep, and time-travels back to 1945 in Dresden. Billy and his fellow prisoners are tasked with locating and burying the dead. After a Maori New Zealand soldier working with Billy dies of dry heaves the Germans begin cremating the bodies en masse with flamethrowers. Billy’s friend Edgar Derby is shot for stealing a teapot. Eventually all of the German soldiers leave to fight on the Eastern Front, leaving Billy and the other prisoners alone with tweeting birds as the war ends.

Through non-chronological storytelling, other parts of Billy’s life are told throughout the book. After Billy is evicted from the radio studio, Barbara treats Billy as a child and often monitors him. Robert becomes starkly anti-communist, enlists as a Green Beret and fights in the Vietnam War. Billy eventually dies in 1976, at which point the United States has been partitioned into twenty separate countries and attacked by China with thermonuclear weapons. He gives a speech in a baseball stadium in Chicago in which he predicts his own death and proclaims that «if you think death is a terrible thing, then you have not understood a word I’ve said.» Billy soon after is shot with a laser gun by an assassin commissioned by the elderly Lazzaro.

Characters[edit]

• Narrator: Recurring as a minor character, the narrator seems anonymous while also clearly identifying himself as Kurt Vonnegut, when he says, «That was I. That was me. That was the author of this book.»^[6] As noted above, as an American soldier during World War II, Vonnegut was captured by Germans at the Battle of the Bulge and transported to Dresden. He and fellow prisoners-of-war survived the bombing while being held in a deep cellar of Schlachthof Fünf («Slaughterhouse-Five»).^[7] The narrator begins the story by describing his connection to the firebombing of Dresden and his reasons for writing Slaughterhouse-Five.
• Billy Pilgrim: A fatalistic optometrist ensconced in a dull, safe marriage in Ilium, New York. During World War II, he was held as a prisoner-of-war in Dresden and survived the firebombing, experiences which had a lasting effect on his post-war life. His time travel occurs at desperate times in his life; he relives past and future events and becomes fatalistic (though not a defeatist) because he claims to have seen when, how, and why he will die.
• Roland Weary: A weak man dreaming of grandeur and obsessed with gore and vengeance, who saves Billy several times (despite Billy’s protests) in hopes of attaining military glory. He coped with his unpopularity in his home city of Pittsburgh by befriending and then beating people less well-liked than him, and is obsessed with his father’s collection of torture equipment. Weary is also a bully who beats Billy and gets them both captured, leading to the loss of his winter uniforms and boots. Weary dies of gangrene on the train en route to the POW camp, and blames Billy in his dying words.
• Paul Lazzaro: Another POW. A sickly, ill-tempered car thief from Cicero, Illinois who takes Weary’s dying words as a revenge commission to kill Billy. He keeps a mental list of his enemies, claiming he can have anyone «killed for a thousand dollars plus traveling expenses.» Lazzaro eventually fulfills his promise to Weary and has Billy assassinated by a laser gun in 1976.
• Kilgore Trout: A failed science fiction writer whose hometown is also Ilium, New York, and who makes money by managing newspaper delivery boys. He has received only one fan letter (from Eliot Rosewater; see below). After Billy meets him in a back alley in Ilium, he invites Trout to his wedding anniversary celebration. There, Kilgore follows Billy, thinking the latter has seen through a «time window.» Kilgore Trout is also a main character in Vonnegut’s 1973 novel Breakfast of Champions.
• Edgar Derby: A middle-aged high school teacher who felt that he needed to participate in the war rather than just send off his students to fight. Though relatively unimportant, he seems to be the only American before the bombing of Dresden to understand what war can do to people. During Campbell’s presentation he stands up and castigates him, defending American democracy and the alliance with the Soviet Union. German forces summarily execute him for looting after they catch him taking a teapot from catacombs after the bombing. Vonnegut has said that this death is the climax of the book as a whole.
• Howard W. Campbell Jr.: An American-born Nazi. Before the war, he lived in Germany where he was a noted German-language playwright recruited by the Nazi Ministry of Propaganda. In an essay, he connects the misery of American poverty to the disheveled appearance and behavior of the American POWs. Edgar Derby confronts him when Campbell tries to recruit American POWs into the American Free Corps to fight the Communist Soviet Union on behalf of the Nazis. He appears wearing swastika-adorned cowboy hat and boots and with a red, white, and blue Nazi armband. Campbell is the protagonist of Vonnegut’s 1962 novel Mother Night.
• Valencia Merble: Billy’s wife and the mother of their children, Robert and Barbara. Billy is emotionally distant from her. She dies from carbon monoxide poisoning after an automobile accident en route to the hospital to see Billy after his airplane crash.
• Robert Pilgrim: Son of Billy and Valencia. A troubled, middle-class boy and disappointing son who becomes an alcoholic at age 16, drops out of high school, and is arrested for vandalizing a Catholic cemetery. He later so absorbs the anti-Communist worldview that he metamorphoses from suburban adolescent rebel to Green Beret sergeant. He wins a Purple Heart, Bronze Star, and Silver Star in the Vietnam War.
• Barbara Pilgrim: Daughter of Billy and Valencia. She is a «bitchy flibbertigibbet» from having had to assume the family’s leadership at the age of twenty. She has «legs like an Edwardian grand piano», marries an optometrist, and treats her widowed father as a childish invalid.
• Tralfamadorians: The race of extraterrestrial beings who appear (to humans) like upright toilet plungers with a hand atop, in which is set a single green eye. They abduct Billy and teach him about time’s relation to the world (as a fourth dimension), fate, and the nature of death. The Tralfamadorians are featured in several Vonnegut novels. In Slaughterhouse Five, they reveal that the universe will be accidentally destroyed by one of their test pilots, and there is nothing they can do about it.
• Montana Wildhack: A beautiful young model who is abducted and placed alongside Billy in the zoo on Tralfamadore. She and Billy develop an intimate relationship and they have a child. She apparently remains on Tralfamadore with the child after Billy is sent back to Earth. Billy sees her in a film showing in a pornographic book store when he stops to look at the Kilgore Trout novels sitting in the window. Her unexplained disappearance is featured on the covers of magazines sold in the store.
• «Wild Bob»: A superannuated army officer Billy meets in the war. He tells his fellow POWs to call him «Wild Bob», as he thinks they are the 451st Infantry Regiment and under his command. He explains «If you’re ever in Cody, Wyoming, ask for Wild Bob», which is a phrase that Billy repeats to himself throughout the novel. He dies of pneumonia.
• Eliot Rosewater: Billy befriends him in the veterans’ hospital; he introduces Billy to the sci-fi novels of Kilgore Trout. Rosewater wrote the only fan letter Trout ever received. Rosewater had also suffered a terrible event during the war. Billy and Rosewater find the Trout novels helpful in dealing with the trauma of war. Rosewater is featured in other Vonnegut novels, such as God Bless You, Mr. Rosewater (1965).
• Bertram Copeland Rumfoord: A Harvard history professor, retired U.S. Air Force brigadier general, and millionaire. He shares a hospital room with Billy and is interested in the Dresden bombing. He is in the hospital after breaking his leg on his honeymoon with his fifth wife Lily, a barely literate high school drop-out and go-go girl. He is described as similar in appearance and mannerisms to Theodore Roosevelt. Bertram is likely a relative of Winston Niles Rumfoord, a character in Vonnegut’s 1959 novel The Sirens of Titan.
• The Scouts: Two American infantry scouts trapped behind German lines who find Roland Weary and Billy. Roland refers to himself and the scouts as the «Three Musketeers». The scouts abandon Roland and Billy because the latter are slowing them down. They are revealed to have been shot and killed by Germans in ambush.
• Bernard V. O’Hare: The narrator’s old war friend who was also held in Dresden and accompanies him there after the war. He is the husband of Mary O’Hare, and is a district attorney from Pennsylvania.
• Mary O’Hare: The wife of Bernard V. O’Hare, to whom Vonnegut promised to name the book The Children’s Crusade. She is briefly discussed in the beginning of the book. When the narrator and Bernard try to recollect their war experiences Mary complains that they were just «babies» during the war and that the narrator will portray them as valorous men. The narrator befriends Mary by promising that he will portray them as she said and that in his book «there won’t be a part for Frank Sinatra or John Wayne.»
• Werner Gluck: The sixteen-year-old German charged with guarding Billy and Edgar Derby when they are first placed at Slaughterhouse Five in Dresden. He does not know his way around and accidentally leads Billy and Edgar into a communal shower where some German refugee girls from Breslau are bathing. He is described as appearing similar to Billy.

Style[edit]

In keeping with Vonnegut’s signature style, the novel’s syntax and sentence structure are simple, and irony, sentimentality, black humor, and didacticism are prevalent throughout the work.^[8] Like much of his oeuvre, Slaughterhouse-Five is broken into small pieces, and in this case, into brief experiences, each focused on a specific point in time. Vonnegut has noted that his books «are essentially mosaics made up of a whole bunch of tiny little chips…and each chip is a joke.» Vonnegut also includes hand-drawn illustrations in Slaughterhouse-Five, and also in his next novel, Breakfast of Champions (1973). Characteristically, Vonnegut makes heavy use of repetition, frequently using the phrase, «So it goes». He uses it as a refrain when events of death, dying, and mortality occur or are mentioned; as a narrative transition to another subject; as a memento mori; as comic relief; and to explain the unexplained. The phrase appears 106 times.^[9]

The book has been categorized as a postmodern, meta-fictional novel. The first chapter of Slaughterhouse-Five is written in the style of an author’s preface about how he came to write the novel. The narrator introduces the novel’s genesis by telling of his connection to the Dresden bombing, and why he is recording it. He provides a description of himself and of the book, saying that it is a desperate attempt at creating a scholarly work. He ends the first chapter by discussing the beginning and end of the novel. He then segues to the story of Billy Pilgrim: «Listen: Billy Pilgrim has come unstuck in time», thus the transition from the writer’s perspective to that of the third-person, omniscient narrator. (The use of «Listen» as an opening interjection has been said to mimic the opening “Hwaet!” of the medieval epic poem Beowulf.) The fictional «story» appears to begin in Chapter Two, although there is no reason to presume that the first chapter is not also fiction. This technique is common in postmodern meta-fiction.^[10]

The narrator explains that Billy Pilgrim experiences his life discontinuously, so that he randomly lives (and re-lives) his birth, youth, old age, and death, rather than experiencing them in the normal linear order. There are two main narrative threads: a description of Billy’s World War II experience, which, though interrupted by episodes from other periods and places in his life, is mostly linear; and a description of his discontinuous pre-war and post-war lives. A main idea is that Billy’s existential perspective had been compromised by his having witnessed Dresden’s destruction (although he had come «unstuck in time» before arriving in Dresden).^[11] Slaughterhouse-Five is told in short, declarative sentences, which create the impression that one is reading a factual report.^[12]

The first sentence says, «All this happened, more or less.» (In 2010 this was ranked No. 38 on the American Book Review‘s list of «100 Best First Lines from Novels.»)^[13] The opening sentences of the novel have been said to contain the aesthetic «method statement» of the entire novel.^[14]

Themes[edit]

War and death[edit]

In Slaughterhouse-Five, Vonnegut attempts to come to terms with war through the narrator’s eyes, Billy Pilgrim. An example within the novel, showing Vonnegut’s aim to accept his past war experiences, occurs in chapter one, when he states that «All this happened, more or less. The war parts, anyway, are pretty much true. One guy I knew really was shot in Dresden for taking a teapot that wasn’t his. Another guy I knew really did threaten to have his personal enemies killed by hired gunmen after the war. And so on. I’ve changed all the names.»^[15]
As the novel continues, it is relevant that the reality is death.^[16]

Slaughterhouse-Five focuses on human imagination while interrogating the novel’s overall theme, which is the catastrophe and impact that war leaves behind.^[17]
Death is something that happens fairly often in Slaughterhouse-Five. When a death occurs in the novel, Vonnegut marks the occasion with the saying «so it goes.» Bergenholtz and Clark write about what Vonnegut actually means when he uses that saying: «Presumably, readers who have not embraced Tralfamadorian determinism will be both amused and disturbed by this indiscriminate use of ‘So it goes.’ Such humor is, of course, black humor.»^[18]

Religion and philosophy[edit]

Christian philosophy[edit]

Christian philosophy is present in Vonnegut’s Slaughterhouse-Five but it is not very well-regarded. When God and Christianity is brought up in the work, it is mentioned in a bitter or disregarding tone. One only has to look at how the soldiers react to the mention of it. Though Billy Pilgrim had adopted some part of Christianity, he did not ascribe to all of them. JC Justus summarizes it the best when he mentions that, «‘Tralfamadorian determinism and passivity’ that Pilgrim later adopts as well as Christian fatalism wherein God himself has ordained the atrocities of war…».^[19] Following Justus’s argument, Pilgrim was a character that had been through war and traveled through time. Having experienced all of these horrors in his lifetime, Pilgrim ended up adopting the Christian ideal that God had everything planned and he had given his approval for the war to happen.

Tralfamadorian philosophy[edit]

As Billy Pilgrim becomes «unstuck in time», he is faced with a new type of philosophy. When Pilgrim becomes acquainted with the Tralfamadorians, he learns a different viewpoint concerning fate and free will. While Christianity may state that fate and free will are matters of God’s divine choice and human interaction, Tralfamadorianism would disagree. According to Tralfamadorian philosophy, things are and always will be, and there is nothing that can change them. When Billy asks why they had chosen him, the Tralfamadorians reply, «Why you? Why us for that matter? Why anything? Because this moment simply is.»^[20] The mindset of the Tralfamadorian is not one in which free will exists. Things happen because they were always destined to be happening. The narrator of the story explains that the Tralfamadorians see time all at once. This concept of time is best explained by the Tralfamadorians themselves, as they speak to Billy Pilgrim on the matter stating, «I am a Tralfamadorian, seeing all time as you might see a stretch of the Rocky Mountains. All time is all time. It does not change. It does not lend itself to warnings or explanations. It simply is.»^[21] After this particular conversation on seeing time, Billy makes the statement that this philosophy does not seem to evoke any sense of free will. To this, the Tralfamadorian reply that free will is a concept that, out of the «visited thirty-one inhabited planets in the universe» and «studied reports on one hundred more,» «only on Earth is there any talk of free will.”^[21]

Using the Tralfamadorian passivity of fate, Billy Pilgrim learns to overlook death and the shock involved with death. Pilgrim claims the Tralfamadorian philosophy on death to be his most important lesson:

The most important thing I learned on Tralfamadore was that when a person dies he only appears to die. He is still very much alive in the past, so it is very silly for people to cry at his funeral. All moments, past, present, and future, always have existed, always will exist. … When a Tralfamadorian sees a corpse, all he thinks is that the dead person is in bad condition in that particular moment, but that the same person is just fine in plenty of other moments. Now, when I myself hear that somebody is dead, I simply shrug and say what the Tralfamadorians say about dead people, which is «So it goes.»^[22]

Postmodernism[edit]

The significance of postmodernism is a reoccurring theme in Kurt Vonnegut’s novel. In fact, it is said that post-modernism emerged from the modernist movement. This idea has appeared on various platforms such as music, art, fashion and film. In Slaughterhouse-Five, Kurt Vonnegut uses postmodernism in order to challenge modernist ideas. This novel is oftentimes referred to as an «anti-war book». Vonnegut uses his personal war knowledge to unmask the real horrors behind closed doors. Postmodernism brings to light the heart-wrenching truth caused by wars. Throughout the years, postmodernists argue that the world is a meaningless place with no universal morals. Everything happens simply by chance.^{[15][better source needed]}

Mental illness[edit]

Some have argued that Kurt Vonnegut is speaking out for veterans, many of whose post-war states are untreatable. Pilgrim’s symptoms have been identified as what is now called post-traumatic stress disorder, which didn’t exist as a term when the novel was written. In the words of one writer, «perhaps due to the fact that PTSD was not officially recognized as a mental disorder yet, the establishment fails Billy by neither providing an accurate diagnosis nor proposing any coping mechanisms.»^[23] Billy found life meaningless simply because of the things that he saw in the war. War desensitized and forever changed him.^[24]

Symbols[edit]

Dresden[edit]

Vonnegut was in the city of Dresden when it was bombed; he came home traumatized and unable to properly communicate the horror of what happened there. Slaughterhouse-Five is the product of the twenty years of work it took for him to communicate it in a way that satisfied him. William Allen notices this when he says, «Precisely because the story was so hard to tell, and because Vonnegut was willing to take two decades necessary to tell it – to speak the unspeakable – Slaughterhouse-Five is a great novel, a masterpiece sure to remain a permanent part of American literature.»^[25] Vonnegut’s claim of a death toll of 135,000 people was based on Holocaust denier David Irving’s claim; the real number was closer to 25,000, but Vonnegut’s response was, “Does it matter?”^[26] Historians claim that Vonnegut’s inflated number, and his false comparison to the Hiroshima atomic bombing propagates a false historical awareness.^[27]

Food[edit]

Billy Pilgrim ended up owning «half of three Tastee-Freeze stands. Tastee-Freeze was a sort of frozen custard. It gave all the pleasure that ice cream could give, without the stiffness and bitter coldness of ice cream» (61). Throughout Slaughterhouse-Five, when Billy is eating or near food, he thinks of food in positive terms. This is partly because food is both a status symbol and comforting to people in Billy’s situation. «Food may provide nourishment, but its more important function is to soothe … Finally, food also functions as a status symbol, a sign of wealth. For instance, en route to the German prisoner-of-war camp, Billy gets a glimpse of the guards’ boxcar and is impressed by its contents … In sharp contrast, the Americans’ boxcar proclaims their dependent prisoner-of-war status.»^[18]

The Bird[edit]

Throughout the novel, the bird sings «Poo-tee-weet?” After the Dresden firebombing, the bird breaks out in song. The bird also sings outside of Billy’s hospital window. The song is a symbol of a loss of words. There are no words big enough to describe a war massacre.^[28]

Allusions and references[edit]

Allusions to other works[edit]

As in other novels by Vonnegut, certain characters cross over from other stories, making cameo appearances and connecting the discrete novels to a greater opus. Fictional novelist Kilgore Trout, often an important character in other Vonnegut novels, is a social commentator and a friend to Billy Pilgrim in Slaughterhouse-Five. In one case, he is the only non-optometrist at a party; therefore, he is the odd man out. He ridicules everything the Ideal American Family holds true, such as Heaven, Hell, and Sin. In Trout’s opinion, people do not know if the things they do turn out to be good or bad, and if they turn out to be bad, they go to Hell, where «the burning never stops hurting.» Other crossover characters are Eliot Rosewater, from God Bless You, Mr. Rosewater; Howard W. Campbell Jr., from Mother Night; and Bertram Copeland Rumfoord, relative of Winston Niles Rumfoord, from The Sirens of Titan. While Vonnegut re-uses characters, the characters are frequently rebooted and do not necessarily maintain the same biographical details from appearance to appearance. Trout in particular is palpably a different person (although with distinct, consistent character traits) in each of his appearances in Vonnegut’s work.^[29]

In the Twayne’s United States Authors series volume on Kurt Vonnegut, about the protagonist’s name, Stanley Schatt says:

By naming the unheroic hero Billy Pilgrim, Vonnegut contrasts John Bunyan’s «Pilgrim’s Progress» with Billy’s story. As Wilfrid Sheed has pointed out, Billy’s solution to the problems of the modern world is to «invent a heaven, out of 20th century materials, where Good Technology triumphs over Bad Technology. His scripture is Science Fiction, Man’s last, good fantasy».^[30]

Cultural and historical allusions[edit]

Slaughterhouse-Five makes numerous cultural, historical, geographical, and philosophical allusions. It tells of the bombing of Dresden in World War II, and refers to the Battle of the Bulge, the Vietnam War, and the civil rights protests in American cities during the 1960s. Billy’s wife, Valencia, has a «Reagan for President!» bumper sticker on her Cadillac, referring to Ronald Reagan’s failed 1968 Republican presidential nomination campaign. Another bumper sticker is mentioned, reading «Impeach Earl Warren,» referencing a real-life campaign by the far-right John Birch Society.^[31][32][33]

The Serenity Prayer appears twice.^[34] Critic Tony Tanner suggested that it is employed to illustrate the contrast between Billy Pilgrim’s and the Tralfamadorians’ views of fatalism.^[35] Richard Hinchcliffe contends that Billy Pilgrim could be seen at first as typifying the Protestant work ethic, but he ultimately converts to evangelicalism.^[36]

Reception[edit]

The reviews of Slaughterhouse-Five have been largely positive since the March 31, 1969 review in The New York Times newspaper that stated: «you’ll either love it, or push it back in the science-fiction corner.»^[37] It was Vonnegut’s first novel to become a bestseller, staying on the New York Times bestseller list for sixteen weeks and peaking at No. 4.^[38] In 1970, Slaughterhouse-Five was nominated for best-novel Nebula and Hugo Awards. It lost both to The Left Hand of Darkness by Ursula K. Le Guin. It has since been widely regarded as a classic anti-war novel, and has appeared in Time magazine’s list of the 100 best English-language novels written since 1923.^[39]

Censorship controversy[edit]

Slaughterhouse-Five has been the subject of many attempts at censorship due to its irreverent tone, purportedly obscene content and depictions of sex, American soldiers’ use of profanity, and perceived heresy. It was one of the first literary acknowledgments that homosexual men, referred to in the novel as «fairies», were among the victims of the Holocaust.^[40]

In the United States it has at times been banned from literature classes, removed from school libraries, and struck from literary curricula.^[41] In 1972, following the ruling of Todd v. Rochester Community Schools, it was banned from Rochester Community Schools in Oakland County, Michigan.^[42] The circuit judge described the book as «depraved, immoral, psychotic, vulgar and anti-Christian.»^[40] It was later reinstated.^[43]

The U.S. Supreme Court considered the First Amendment implications of the removal of the book, among others, from public school libraries in the case of Island Trees School District v. Pico, 457 U.S. 853 (1982) and concluded that «local school boards may not remove books from school library shelves simply because they dislike the ideas contained in those books and seek by their removal to ‘prescribe what shall be orthodox in politics, nationalism, religion, or other matters of opinion.'» Slaughterhouse-Five is the sixty-seventh entry to the American Library Association’s list of the «Most Frequently Challenged Books of 1990–1999» and number forty-six on the ALA’s «Most Frequently Challenged Books of 2000–2009».^[41] In August 2011, the novel was banned at the Republic High School in Missouri. The Kurt Vonnegut Memorial Library countered by offering 150 free copies of the novel to Republic High School students on a first-come, first-served basis.^[44]

Criticism[edit]

Critics have accused Slaughterhouse-Five of being a quietist work, because Billy Pilgrim believes that the notion of free will is a quaint Earthling illusion.^[45] The problem, according to Robert Merrill and Peter A. Scholl, is that «Vonnegut’s critics seem to think that he is saying the same thing [as the Tralfamadorians].» For Anthony Burgess, «Slaughterhouse is a kind of evasion—in a sense, like J. M. Barrie’s Peter Pan—in which we’re being told to carry the horror of the Dresden bombing, and everything it implies, up to a level of fantasy…» For Charles Harris, «The main idea emerging from Slaughterhouse-Five seems to be that the proper response to life is one of resigned acceptance.» For Alfred Kazin, «Vonnegut deprecates any attempt to see tragedy, that day, in Dresden…He likes to say, with arch fatalism, citing one horror after another, ‘So it goes.'» For Tanner, «Vonnegut has…total sympathy with such quietistic impulses.» The same notion is found throughout The Vonnegut Statement, a book of original essays written and collected by Vonnegut’s most loyal academic fans.^[45]

When confronted with the question of how the desire to improve the world fits with the notion of time presented in Slaughterhouse-Five, Vonnegut himself responded «you understand, of course, that everything I say is horseshit.»^[46]

Adaptations[edit]

• A film adaptation of the book was released in 1972. Although critically praised, the film was a box office flop. It won the Prix du Jury at the 1972 Cannes Film Festival, as well as a Hugo Award and Saturn Award. Vonnegut commended the film greatly. In 2013, Guillermo del Toro announced his intention to remake the 1972 film and work with a script by Charlie Kaufman.^[47]
• In 1989, a theatrical adaptation was performed at the Everyman Theatre, in Liverpool, England.^[48]
• In 1996, another theatrical adaptation of the novel premiered at the Steppenwolf Theatre Company in Chicago. The adaptation was written and directed by Eric Simonson and featured actors Rick Snyder, Robert Breuler and Deanna Dunagan.^[49] The play has subsequently been performed in several other theaters, including a New York premiere production in January 2008, by the Godlight Theatre Company. An operatic adaptation by Hans-Jürgen von Bose premiered in July 1996 at the Bavarian State Opera in Munich, Germany. Billy Pilgrim II was sung by Uwe Schonbeck.^[50]
• In September 2009, BBC Radio 3 broadcast a feature-length radio drama based on the book, which was dramatised by Dave Sheasby, featured Andrew Scott as Billy Pilgrim and was scored by the group 65daysofstatic.^[51]
• In September 2020, a graphic novel adaptation of the book, written by Ryan North and drawn by Albert Monteys, was published by BOOM! Studios, through their Archaia Entertainment imprint. It was the first time the book has been adapted into the comics medium.^[52]

See also[edit]

• Four dimensionalism

References[edit]

External links[edit]

• Quotations related to Slaughterhouse-Five at Wikiquote
• Official website
• Kurt Vonnegut discusses Slaughterhouse-Five on the BBC World Book Club
• Kilgore Trout Collection
• Photos of the first edition of Slaughterhouse-Five
• Visiting Slaughterhouse Five in Dresden
• Slaughterhous Five – Pictures of the area 65 years later
• Slaughterhouse Five digital theatre play

1

Почти все это произошло на самом деле. Во всяком случае, про войну тут почти все правда. Одного моего знакомого и в самом деле расстреляли в Дрездене за то, что он взял чужой чайник. Другой знакомый и в самом деле грозился, что перебьет всех своих личных врагов после войны при помощи наемных убийц. И так далее. Имена я все изменил.

Я действительно ездил в Дрезден на Гуггенхеймовскую стипендию (благослови их Бог) в 1967 году. Город очень напоминал Дайтон, в штате Огайо, только больше площадей и скверов, чем в Дайтоне. Наверно, там, в земле, тонны искрошенных в труху человеческих костей.

Ездил я туда со старым однополчанином, Бернардом В. О’Хэйром, и мы подружились с таксистом, который возил нас на бойню номер пять, куда нас, военнопленных, запирали на ночь. Звали таксиста Герхард Мюллер. Он нам рассказал, что побывал в плену у американцев. Мы его спросили, как живется при коммунистах, и он сказал, что сначала было плохо, потому что всем приходилось страшно много работать и не хватало ни еды, ни одежды, ни жилья. А теперь стало много лучше. У него уютная квартирка, дочь учится, получает отличное образование. Мать его сгорела во время бомбежки Дрездена. Такие дела.

Он послал О’Хэйру открытку к Рождеству, и в ней было написано так:

«Желаю Вам и Вашей семье, а также Вашему другу веселого Рождества и счастливого Нового года и надеюсь, что мы снова встретимся в мирном и свободном мире, в моем такси, если захочет случай».

Мне очень нравится фраза «если захочет случай».

Ужасно неохота рассказывать вам, чего мне стоила эта треклятая книжонка – сколько денег, времени, волнений. Когда я вернулся домой после Второй мировой войны, двадцать три года назад, я думал, что мне будет очень легко написать о разрушении Дрездена, потому что надо было только рассказать все, что я видал. И еще я думал, что выйдет высокохудожественное произведение или, во всяком случае, оно даст мне много денег, потому что тема такая важная.

Но я никак не мог придумать нужные слова про Дрезден, во всяком случае, на целую книжку их не хватало. Да слова не приходят и теперь, когда я стал старым пердуном, с привычными воспоминаниями, с привычными сигаретами и взрослыми сыновьями.

И я думаю: до чего бесполезны все мои воспоминания о Дрездене и все же до чего соблазнительно было писать о Дрездене. И у меня в голове вертится старая озорная песенка:

И вспоминаю я еще одну песенку:

И так далее, до бесконечности.

Все эти годы знакомые меня часто спрашивали, над чем я работаю, и я обычно отвечал, что главная моя работа – книга о Дрездене.

Так я ответил и Гаррисону Старру, кинорежиссеру, а он поднял брови и спросил:

– Книга антивоенная?

– Да, – сказал я, – похоже на то.

– А знаете, что я говорю людям, когда слышу, что они пишут антивоенные книжки?

– Не знаю. Что же вы им говорите, Гаррисон Старр?

– Я им говорю: а почему бы вам вместо этого не написать антиледниковую книжку?

Конечно, он хотел сказать, что войны всегда будут и что остановить их так же легко, как остановить ледники. Я тоже так думаю.

И если бы войны даже не надвигались на нас, как ледники, все равно осталась бы обыкновенная старушка-смерть.

Когда я был помоложе и работал над своей пресловутой дрезденской книгой, я запросил старого своего однополчанина Бернарда В. О’Хэйра, можно ли мне приехать к нему. Он был окружным прокурором в Пенсильвании. Я был писателем на мысе Код. На войне мы были рядовыми разведчиками в пехоте. Никогда мы не надеялись на хорошие заработки после войны, но оба устроились неплохо.

Я поручил Центральной телефонной компании отыскать его. Они здорово это умеют. Иногда по ночам у меня бывают такие припадки, с алкоголем и телефонными звонками. Я напиваюсь, и жена уходит в другую комнату, потому что от меня несет горчичным газом и розами. А я, очень серьезно и элегантно, звоню по телефону и прошу телефонистку соединить меня с кем-нибудь из друзей, кого я давно потерял из виду.

Так я отыскал и О’Хэйра. Он низенький, а я высокий. На войне нас звали Пат и Паташон. Нас вместе взяли в плен. Я сказал ему по телефону, кто я такой. Он сразу поверил. Он не спал. Он читал. Все остальные в доме спали.

– Слушай, – сказал я. – Я пишу книжку про Дрезден. Ты бы помог мне кое-что вспомнить. Нельзя ли мне приехать к тебе, повидаться, мы бы выпили, поговорили, вспомнили прошлое.

Энтузиазма он не проявил. Сказал, что помнит очень мало. Но все же сказал: приезжай.

– Знаешь, я думаю, что развязкой в книге должен быть расстрел этого несчастного Эдгара Дарби, – сказал я. – Подумай, какая ирония. Целый город горит, тысячи людей гибнут. А потом этого самого солдата-американца арестовывают среди развалин немцы за то, что он взял чайник. И судят по всей форме и расстреливают.

– Гм-мм, – сказал О’Хэйр.

– Ты согласен, что это должно стать развязкой?

– Ничего я в этом не понимаю, – сказал он, – это твоя специальность, а не моя.

Как специалист по развязкам, завязкам, характеристикам, изумительным диалогам, напряженнейшим сценам и столкновениям, я много раз набрасывал план книги о Дрездене. Лучший план, или, во всяком случае, самый красивый план, я набросал на куске обоев.

Я взял цветные карандаши у дочки и каждому герою придал свой цвет. На одном конце куска обоев было начало, на другом – конец, а в середине была середина книги. Красная линия встречалась с синей, а потом – с желтой, и желтая линия обрывалась, потому что герой, изображенный желтой линией, умирал. И так далее. Разрушение Дрездена изображалось вертикальным столбцом оранжевых крестиков, и все линии, оставшиеся в живых, проходили через этот переплет и выходили с другого конца.

Конец, где все линии обрывались, был в свекловичном поле на Эльбе, за городом Галле. Лил дождь. Война в Европе окончилась несколько недель назад. Нас построили в шеренги, и русские солдаты охраняли нас: англичан, американцев, голландцев, бельгийцев, французов, новозеландцев, австралийцев – тысячи бывших военнопленных.

А на другом конце поля стояли тысячи русских, и поляков, и югославов, и так далее, и их охраняли американские солдаты. И там, под дождем, шел обмен – одного на одного. О’Хэйр и я залезли в американский грузовик с другими солдатами. У О’Хэйра сувениров не было. А почти у всех других были. У меня была – и до сих пор есть – парадная сабля немецкого летчика. Отчаянный америкашка, которого я назвал в этой книжке Поль Лаззаро, вез около кварты алмазов, изумрудов, рубинов и всякого такого. Он их снимал с мертвецов в подвалах Дрездена. Такие дела.

Дурак англичанин, потерявший где-то все зубы, вез свой сувенир в парусиновом мешке. Мешок лежал на моих ногах. Англичанин то и дело заглядывал в мешок, и вращал глазами, и крутил шеей, стараясь привлечь жадные взоры окружающих. И все время стукал меня мешком по ногам.

Я думал, это случайно. Но я ошибался. Ему ужасно хотелось кому-нибудь показать, что у него в мешке, и он решил довериться мне. Он перехватил мой взгляд, подмигнул и открыл мешок. Там была гипсовая модель Эйфелевой башни. Она вся была вызолочена. В нее были вделаны часы.

– Видал красоту? – сказал он.

И нас отправили на самолетах в летний лагерь во Франции, где нас поили молочными коктейлями с шоколадом и кормили всякими деликатесами, пока мы не покрылись молодым жирком. Потом нас отправили домой, и я женился на хорошенькой девушке, тоже покрытой молодым жирком.

И мы завели ребят.

А теперь все они выросли, а я стал старым пердуном с привычными воспоминаниями, привычными сигаретами. Зовусь я Йон Йонсен, мой дом – штат Висконсин. В лесу я работаю тут.

Иногда поздно ночью, когда жена уходит спать, я пытаюсь позвонить по телефону старым своим приятельницам.

– Прошу вас, барышня, не можете ли вы дать мне номер телефона миссис такой-то, кажется, она живет там-то.

– Простите, сэр. Такой абонент у нас не значится.

– Спасибо, барышня. Большое вам спасибо.

И я выпускаю нашего пса погулять, и я впускаю его обратно, и мы с ним говорим по душам. Я ему показываю, как я его люблю, а он мне показывает, как он любит меня. Ему не противен запах горчичного газа и роз.

– Хороший ты малый, Сэнди, – говорю я ему. – Чувствуешь? Ты молодчага, Сэнди.

Иногда я включаю радио и слушаю беседу из Бостона или Нью-Йорка. Не выношу музыкальных записей, когда выпью как следует.

Рано или поздно я ложусь спать, и жена спрашивает меня, который час. Ей всегда надо знать время. Иногда я не знаю, который час, и говорю:

– Кто его знает…

Иногда я раздумываю о своем образовании. После Второй мировой войны я некоторое время учился в Чикагском университете. Я был студентом факультета антропологии. В то время нас учили, что абсолютно никакой разницы между людьми нет. Может быть, там до сих пор этому учат.

И еще нас учили, что нет людей смешных, или противных, или злых. Незадолго перед смертью мой отец мне сказал:

– Знаешь, у тебя ни в одном рассказе нет злодеев.

Я ему сказал, что этому, как и многому другому, меня учили в университете после войны.

Пока я учился на антрополога, я работал полицейским репортером в знаменитом Бюро городских происшествий в Чикаго за двадцать восемь долларов в неделю. Как-то меня перекинули из ночной смены в дневную, так что я работал шестнадцать часов подряд. Нас финансировали все городские газеты и АП, и ЮП[1]АП – Ассошиэйтед Пресс; ЮП – Юнайтед Пресс.  – Примеч. пер. , и все такое. И мы давали сведения о процессах, о происшествиях, о полицейских участках, о пожарах, о службе спасения на озере Мичиган, и все такое. Мы были связаны со всеми финансировавшими нас учреждениями путем пневматических труб, проложенных под улицами Чикаго.

Репортеры передавали по телефону сведения журналистам, а те, слушая в наушники, отпечатывали отчеты о происшествиях на восковках, размножали на ротаторе, вкладывали оттиски в медные с бархатной прокладкой патроны, и пневматические трубы глотали эти патроны. Самыми прожженными репортерами и журналистами были женщины, занявшие места мужчин, ушедших на войну.

И первое же происшествие, о котором я дал отчет, мне пришлось продиктовать по телефону одной из этих чертовых девок. Дело шло о молодом ветеране войны, которого устроили лифтером на лифт устаревшего образца в одной из контор. Двери лифта на первом этаже были сделаны в виде чугунной кружевной решетки. Чугунный плющ вился и переплетался. Там была и чугунная ветка с двумя целующимися голубками.

Ветеран собирался спустить свой лифт в подвал, и он закрыл двери и стал было спускаться, но его обручальное кольцо зацепилось за одно из украшений. И его подняло на воздух, и пол лифта ушел у него из-под ног, а потолок лифта раздавил его. Такие дела.

Я все это передал по телефону, и женщина, которая должна была написать все это, спросила меня:

– А жена его что сказала?

– Она еще ничего не знает, – сказал я. – Это только что случилось.

– Позвоните ей и возьмите у нее интервью.

– Что-о-о?

– Скажите, что вы капитан Финн из полицейского управления. Скажите, что у вас есть печальная новость. И расскажите ей все, и выслушайте, что она скажет.

Так я и сделал. Она сказала все, что можно было ожидать. Что у них ребенок. Ну и вообще…

Когда я приехал в контору, эта журналистка спросила меня (просто из бабьего любопытства), как выглядел этот раздавленный человек, когда его расплющило.

Я ей рассказал.

– А вам было неприятно? – спросила она. Она жевала шоколадную конфету «Три мушкетера».

– Что вы, Нэнси, – сказал я. – На войне я видал кой-чего и похуже.

Я уже тогда обдумывал книгу про Дрезден. Тогдашним американцам эта бомбежка вовсе не казалась чем-то выдающимся. В Америке немногие знали, насколько это было страшнее, чем, например, Хиросима. Я и сам не знал. О дрезденской бомбежке мало что просочилось в печать.

Случайно я рассказал одному профессору Чикагского университета – мы встретились на коктейле – о налете, который мне пришлось видеть, и о книге, которую я собираюсь написать. Он был членом так называемого Комитета по изучению социальной мысли. И он стал мне рассказывать про концлагеря и про то, как фашисты делали мыло и свечи из жира убитых евреев и всякое другое.

Я мог только повторять одно и то же:

– Знаю. Знаю. Знаю.

Конечно, Вторая мировая война всех очень ожесточила. А я стал заведующим отделом внешних связей при компании «Дженерал электрик», в Шенектеди, штат Нью-Йорк, и добровольцем пожарной дружины в поселке Альплос, где я купил свой первый дом. Мой начальник был одним из самых крутых людей, каких я встречал. Надеюсь, что никогда больше не столкнусь с таким крутым человеком, как бывший мой начальник. Он был раньше подполковником, служил в отделе связи компании в Балтиморе. Когда я служил в Шенектеди, он примкнул к голландской реформистской церкви, а церковь эта тоже довольно крутая.

Часто он с издевкой спрашивал меня, почему я не дослужился до офицерского чина. Как будто я сделал что-то скверное.

Мы с женой давно спустили наш молодой жирок. Пошли наши тощие годы. И дружили мы с тощими ветеранами войны и с их тощенькими женами. По-моему, самые симпатичные из ветеранов, самые добрые, самые занятные и ненавидящие войну больше всех – это те, кто сражался по-настоящему.

Тогда я написал в управление военно-воздуш-ных сил, чтобы выяснить подробности налета на Дрезден: кто приказал бомбить город, сколько было послано самолетов, зачем нужен был налет и что этим выиграли. Мне ответил человек, который, как и я, занимался внешними связями. Он писал, что очень сожалеет, но все сведения до сих пор совершенно секретны.

Я прочел письмо вслух своей жене и сказал:

– Господи ты Боже мой, совершенно секретны – да от кого же?

Тогда мы считали себя членами Мировой федерации. Не знаю, кто мы теперь. Наверно, телефонщики. Мы ужасно много звоним по телефону – во всяком случае, я, особенно по ночам.

Через несколько недель после телефонного разговора с моим старым дружком-однополчанином Бернардом В. О’Хэйром я действительно съездил к нему в гости. Было это году в 1964-м или около того – в общем, в последний год Международной выставки в Нью-Йорке. Увы, проходят быстротечные годы. Зовусь я Йон Йонсен… Какой-то ученый доцент…

Я взял с собой двух девчурок, мою дочку Нанни и ее лучшую подружку Элисон Митчелл. Они никогда не выезжали с мыса Код. Когда мы увидели реку, пришлось остановить машину, чтобы они постояли, поглядели, подумали. Никогда в жизни они еще не видели воду в таком длинном, узком и несоленом виде. Река называлась Гудзон. Там плавали карпы, и мы их видели. Они были огромные, как атомные подводные лодки.

Видели мы и водопады, потоки, скачущие со скал в долину Делавара. Много чего надо было посмотреть, и я останавливал машину. И всегда пора было ехать, всегда – пора ехать. На девчурках были нарядные белые платья и нарядные черные туфли, чтобы все встречные видели, какие это хорошие девочки.

– Пора ехать, девочки, – говорил я. И мы уезжали.

И солнце зашло, и мы поужинали в итальянском ресторанчике, а потом я постучал в двери красного каменного дома Бернарда В. О’Хэйра. Я держал бутылку ирландского виски, как колокольчик, которым созывают к обеду.

Я познакомился с его милейшей женой, Мэри, которой я посвящаю эту книгу. Еще я посвящаю книгу Герхарду Мюллеру, дрезденскому таксисту. Мэри О’Хэйр – медицинская сестра, чудесное занятие для женщины.

Мэри полюбовалась двумя девчушками, которых я привез, познакомила их со своими детьми и всех отправила наверх – играть и смотреть телевизор. И только когда все дети ушли, я почувствовал: то ли я не нравлюсь Мэри, то ли ей что-то в этом вечере не нравится. Она держалась вежливо, но холодно.

– Славный у вас дом, уютный, – сказал я, и это была правда.

– Я вам отвела место, где вы сможете поговорить, там вам никто не помешает, – сказала она.

– Отлично, – сказал я и представил себе два глубоких кожаных кресла у камина в кабинете с деревянными панелями, где два старых солдата смогут выпить и поговорить. Но она привела нас на кухню. Она поставила два жестких деревянных стула у кухонного стола с белой фаянсовой крышкой. Свет двухсотсвечовой лампы над головой, отражаясь в этой крышке, дико резал глаза. Мэри приготовила нам операционную. Она поставила на стол один-единственный стакан для меня. Она объяснила, что ее муж после войны не переносит спиртных напитков.

Мы сели за стол. О’Хэйр был смущен, но объяснять мне, в чем дело, он не стал. Я не мог себе представить, чем я мог так рассердить Мэри. Я был человек семейный. Женат был только раз. И алкоголиком не был. И ничего плохого ее мужу во время войны не сделал.

Она налила себе кока-колы и с грохотом высыпала лед из морозилки над раковиной нержавеющей стали. Потом она ушла в другую половину дома. Но и там она не сидела спокойно. Она металась по всему дому, хлопала дверьми, даже двигала мебель, чтобы на чем-то сорвать злость.

Я спросил О’Хэйра, что я такого сделал или сказал, чем я ее обидел.

– Ничего, ничего, – сказал он. – Не беспокойся. Ты тут ни при чем.

Это было очень мило с его стороны. Но он врал. Я тут был очень при чем.

Мы попытались не обращать внимания на Мэри и вспомнить войну. Я отпил немножко из бутылки, которую принес. И мы посмеивались, улыбались, как будто нам что-то припомнилось, но ни он, ни я ничего стоящего вспомнить не могли. О’Хэйр вдруг вспомнил одного малого, который напал на винный склад в Дрездене до бомбежки, и нам пришлось отвозить его домой на тачке. Из этого книжку не сделаешь. Я вспомнил двух русских солдат. Они везли полную телегу будильников. Они были веселы и довольны. Они курили огромные самокрутки, свернутые из газеты.

Вот примерно все, что мы вспомнили, а Мэри все еще шумела. Потом она пришла на кухню налить себе кока-колы. Она выхватила еще одну морозилку из холодильника и грохнула лед в раковину, хотя льда было предостаточно.

Потом повернулась ко мне, чтобы я видел, как она сердится и что сердится она на меня. Очевидно, она все время разговаривала сама с собой, и фраза, которую она сказала, прозвучала как отрывок длинного разговора.

– Да вы же были тогда совсем детьми! – сказала она.

– Что? – переспросил я.

– Вы были на войне просто детьми, как наши ребята наверху.

Я кивнул головой – ее правда. Мы были на войне девами неразумными, едва расставшимися с детством.

– Но вы же так не напишете, верно? – сказала она. Это был не вопрос – это было обвинение.

– Я… я сам не знаю, – сказал я.

– Зато я знаю, – сказала она. – Вы притворитесь, что вы были вовсе не детьми, а настоящими мужчинами, и вас в кино будут играть всякие Фрэнки Синатры и Джоны Уэйны или еще какие-нибудь знаменитости, скверные старики, которые обожают войну. И война будет показана красиво, и пойдут войны одна за другой. А драться будут дети, вон как те наши дети наверху.

И тут я все понял. Вот отчего она так рассердилась. Она не хотела, чтобы на войне убивали ее детей, чьих угодно детей. И она думала, что книжки и кино тоже подстрекают к войнам.

И тут я поднял правую руку и дал ей торжественное обещание.

– Мэри, – сказал я, – боюсь, что эту свою книгу я никогда не кончу. Я уже написал тысяч пять страниц и все выбросил. Но если я когда-нибудь эту книгу кончу, то даю вам честное слово, что никакой роли ни для Фрэнка Синатры, ни для Джона Уэйна в ней не будет. И знаете что, – добавил я, – я назову книгу «Крестовый поход детей».

После этого она стала моим другом.

Мы с О’Хэйром бросили вспоминать, перешли в гостиную и заговорили про всякое другое. Нам захотелось подробнее узнать о настоящем крестовом походе детей, и О’Хэйр достал книжку из своей библиотеки под названием «Удивительные заблуждения народов и безумства толпы», написанную Чарльзом Макэем, доктором философических наук, и изданную в Лондоне в 1841 году.

Макэй был неважного мнения обо всех крестовых походах. Крестовый поход детей казался ему только немного мрачнее, чем десять крестовых походов взрослых. О’Хэйр прочел вслух этот прекрасный отрывок:

Историки сообщают нам, что крестоносцы были людьми дикими и невежественными, что вело их неприкрытое ханжество и что путь их был залит слезами и кровью. Но романисты, с другой стороны, приписывают им благочестие и героизм и в самых пламенных красках рисуют их добродетели, их великодушие, вечную славу, каковую они заслужили, возданную им по заслугам, и неизмеримые благодеяния, оказанные ими делу христианства.

А дальше О’Хэйр прочел вот что:

Но каковы же были истинные результаты всех этих битв? Европа растратила миллионы своих сокровищ и пролила кровь двух миллионов своих сынов, а за это кучка драчливых рыцарей овладела Палестиной лет на сто. Макэй рассказывает нам, что крестовый поход детей начался в 1213 году, когда у двух монахов зародилась мысль собрать армии детей во Франции и Германии и продать их в рабство на севере Африки. Тридцать тысяч детей вызвалось отправиться, как они думали, в Палестину.

«Должно быть, это были дети без призора, без дела, какими кишат большие города, – пишет Макэй, – дети, выпестованные пороками и дерзостью и готовые на всё».

Папа Иннокентий III тоже считал, что дети отправляются в Палестину, и пришел в восторг. «Дети бдят, пока мы дремлем!» – воскликнул он.

Большая часть детей была отправлена на кораблях из Марселя, и примерно половина погибла при кораблекрушениях. Остальных высадили в Северной Африке, где их продали в рабство.

По какому-то недоразумению часть детей сочли местом отправки Геную, где их не подстерегали корабли рабовладельцев. Их приютили, накормили, расспросили добрые люди и, дав им немножко денег и много советов, отправили восвояси.

В эту ночь меня уложили спать в одной из детских. О’Хэйр положил мне на ночной столик книжку. Называлась она «Дрезден. История, театры и галерея», автор Мэри Энделл. Книга вышла в 1908 году, и предисловие начиналось так:

Надеемся, что эта небольшая книга принесет пользу. В ней сделана попытка дать читающей английской публике обзор Дрездена с птичьего полета, объяснить, как город обрел свой архитектурный облик, как он развивался в музыкальном отношении благодаря гению нескольких человек, а также обратить взор читателя на те бессмертные явления в искусстве, которые привлекают к Дрезденской галерее внимание тех, кто ищет неизгладимых впечатлений.

Я еще немножко почитал историю города:

В 1760 году Дрезден был осажден пруссаками. Пятнадцатого июля началась канонада. Картинную галерею охватил огонь. Многие картины были перенесены в Кенигсштейн, но некоторые сильно пострадали от осколков снарядов – особенно «Крещение Христа» кисти Франсиа. Вслед за тем величественная башня Крестовой церкви, с которой день и ночь следили за передвижением противника, была охвачена пламенем. В противовес печальной судьбе Крестовой церкви церковь Пресвятой Девы осталась нетронутой, и от каменного ее купола прусские снаряды отлетали, как дождевые капли. Наконец Фридриху пришлось снять осаду, так как он узнал о падении Глаца, средоточия его недавних завоеваний. «Нам должно отступить в Силезию, дабы не потерять все», – сказал он.

Разрушения в Дрездене были неисчислимы. Когда Гете, юным студентом, посетил город, он все еще застал унылые руины: «С купола церкви Пресвятой Девы я увидал сии горькие останки, рассеянные среди превосходной планировки города; и тут церковный служка стал похваляться передо мной искусством зодчего, который в предвидении столь нежеланных случайностей укрепил церковь и купол ее против снарядного огня. Добрый служитель указал мне затем на руины, видневшиеся повсюду, и сказал раздумчиво и кратко: «Дело рук врага».

На следующее утро мы с девчурками пересекли реку Делавар, там, где ее пересекал Джордж Вашингтон. Мы поехали на Международную выставку в Нью-Йорке, поглядели на прошлое с точки зрения автомобильной компании Форда и Уолта Диснея и на будущее с точки зрения компании «Дженерал моторс».

А я спросил себя о настоящем: какой оно ширины, какой глубины, сколько мне из него достанется?

В течение двух следующих лет я вел творческий семинар в знаменитом кабинете писателя при университете штата Айова. Я попал в невероятнейший переплет, потом выбрался из него. Преподавал я во вторую половину дня. По утрам я писал. Мешать мне не разрешалось. Я работал над моей знаменитой книгой о Дрездене.

А где-то там милейший человек по имени Симор Лоуренс заключил со мной договор на три книги, и я ему сказал:

– Ладно, первой из трех будет моя знаменитая книга про Дрезден.

Друзья Симора Лоуренса зовут его «Сэм», и теперь я говорю Сэму:

– Сэм, вот она, эта книга.

Книга такая короткая, такая путаная, Сэм, потому что ничего вразумительного про бойню написать нельзя. Всем положено умереть, навеки замолчать и уже никогда ничего не хотеть. После бойни должна наступить полнейшая тишина, да и вправду все затихает, кроме птиц.

А что скажут птицы? Одно они только и могут сказать о бойне: «Пьюти-фьют?»

Я сказал своим сыновьям, чтобы они ни в коем случае не принимали участия в бойнях и чтобы, услышав об избиении врагов, они не испытывали бы ни радости, ни удовлетворения.

И еще я им сказал, чтобы они не работали на те компании, которые производят механизмы для массовых убийств, и с презрением относились бы к людям, считающим, что такие механизмы нам необходимы.

Как я уже сказал, я недавно ездил в Дрезден со своим другом О’Хэйром. Мы ужасно много смеялись и в Гамбурге, и в Берлине, и в Вене, и в Зальцбурге, и в Хельсинки, и в Ленинграде тоже. Мне это очень пошло на пользу, потому что я увидал настоящую обстановку для тех выдуманных историй, которые я когда-нибудь напишу. Одна будет называться «Русское барокко», другая – «Целоваться воспрещается» и еще одна – «Долларовый бар», а еще одна – «Если захочет случай» и так далее.

Да, и так далее.

Самолет «Люфтганзы» должен был вылететь из Филадельфии, через Бостон, во Франкфурт. О’Хэйр должен был сесть в Филадельфии, а я в Бостоне, и – в путь! Но Бостон был залит дождем, и самолет прямо из Филадельфии улетел во Франкфурт. И я стал непассажиром в бостонском тумане, и «Люфтганза» посадила меня в автобус с другими непассажирами и отправила нас в отель на неночевку.

Время остановилось. Кто-то шалил с часами, и не только с электрическими часами, но и с будильниками. Минутная стрелка на моих часах прыгала – и проходил год, и потом она прыгала снова.

Я ничего не мог поделать. Как землянин, я должен был верить часам – и календарям тоже.

У меня были с собой две книжки, я их собирался читать в самолете. Одна была сборник стихов Теодора Рётке «Слова на ветер», и вот что я там нашел:

Вторая моя книжка была написана Эрикой Островской и называлась «Селин и его видение мира». Селин был храбрым солдатом французской армии в Первой мировой войне, пока ему не раскроили череп. После этого он страдал бессонницей, шумом в голове. Он стал врачом и в дневное время лечил бедняков, а всю ночь писал странные романы. Искусство невозможно без пляски со смертью, писал он.

«Истина – в смерти, – писал он. – Я старательно боролся со смертью, пока мог… я с ней плясал, осыпал ее цветами, кружил в вальсе… украшал лентами… щекотал ее…»

Его преследовала мысль о времени. Мисс Островская напомнила мне потрясающую сцену из романа «Смерть в кредит», где Селин пытается остановить суету уличной толпы. С его страниц несется визг: «Остановите их… не давайте им двигаться… Скорей, заморозьте их… навеки… Пусть так и стоят…»

Я поискал в Библии, на столике в мотеле, описание какого-нибудь огромного разрушения.

Солнце взошло над землею, и Лот пришел в Сигор.

И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба.

И ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и произрастения земли.

Такие дела.

В обоих городах, как известно, было много скверных людей. Без них мир стал лучше. И конечно, жене Лота не велено было оглядываться туда, где были все эти люди и их жилища. Но она оглянулась, за что я ее и люблю, потому что это было так по-человечески.

И она превратилась в соляной столб. Такие дела.

Нельзя людям оглядываться. Больше я этого делать, конечно, не стану. Теперь я кончил свою военную книгу. Следующая книга будет очень смешная.

А эта книга не удалась, потому что ее написал соляной столб.

Начинается она так:

«Послушайте:

Билли Пилигрим отключился от времени».

А кончается так:

«Пьюти-фьют?»

2

Послушайте:

Билли Пилигрим отключился от времени.

Билли лег спать пожилым вдовцом, а проснулся в день свадьбы. Он вошел в дверь в 1955 году, а вышел из другой двери в 1941-м. Потом вернулся через ту же дверь и очутился в 1963 году. Он говорит, что много раз видел и свое рождение, и свою смерть и то и дело попадал в разные другие события своей жизни между рождением и смертью.

Так говорил Билли.

Его перебрасывает во времени рывками, и он не властен над тем, куда сейчас попадет, да и не всегда это приятно. Он постоянно нервничает, как актер перед выступлением, потому что не знает, какую часть своей жизни ему сейчас придется сыграть.

Билли родился в 1922 году в Илиуме, штат Нью-Йорк, в семье парикмахера. Он был странноватым мальчиком и стал странноватым юнцом – высоким и слабым, похожим на бутылку из-под кока-колы. Он окончил илиумскую гимназию в первой десятке своего класса и проучился один семестр на вечерних курсах оптометристов, в том же Илиуме, перед тем как его призвали на военную службу: шла Вторая мировая война. Во время этой войны отец его погиб на охоте. Такие дела.

Билли воевал в пехоте в Европе и попал в плен к немцам. После демобилизации в 1945 году Билли снова поступил на оптометрические курсы. В последнем семестре он обручился с дочкой основателя и владельца курсов, а потом заболел легким нервным расстройством.

Его поместили в военный госпиталь близ Лейк-Плэсида, лечили электрошоком и вскоре выписали. Он женился на своей нареченной, окончил курсы, и тесть устроил его у себя в деле. Илиум – особенно выгодное место для оптиков, потому что там расположена Всеобщая сталелитейная компания. Каждый служащий компании обязан иметь пару защитных очков и надевать их на производстве. В Илиуме на компанию служило шестьдесят восемь тысяч человек. Значит, нужно было изготовить массу линз и массу оправ.

Оправы – самое денежное дело.

Билли разбогател. У него было двое детей – Барбара и Роберт. Со временем Барбара вышла замуж, тоже за оптика, и Билли принял его в дело. Сын Билли, Роберт, плохо учился, но потом он поступил в знаменитую воинскую часть «зеленые береты». Он выправился, стал красивым юношей и сражался во Вьетнаме.

В начале 1968 года группа оптометристов, где был и Билли, наняла специальный самолет – они летели из Илиума на международный оптометрический съезд в Монреале. Самолет разбился над горами Шугарбуш в Вермонте. Все погибли, кроме Билли. Такие дела.

Пока Билли приходил в себя в одной из вермонтских больниц, его жена скончалась от случайного отравления окисью углерода. Такие дела.

После катастрофы Билли вернулся в Илиум и вначале был очень спокоен. Через всю макушку у него шел чудовищный шрам. Практикой он больше не занимался. За ним ухаживала экономка. Дочка приезжала к нему почти каждый день.

И вдруг без всякого предупреждения Билли поехал в Нью-Йорк и выступил по вечерней программе, обычно передававшей всякие беседы. Он рассказал, как он заплутался во времени. Он также сказал, что в 1967 году его похитило летающее блюдце. Блюдце это, сказал он, прилетело с планеты Тральфамадор. И его отвезли на Тральфамадор и там показывали в голом виде посетителям зоопарка. Там его спарили с бывшей кинозвездой, тоже с Земли, по имени Монтана Уайлдбек.

Какие-то бессонные граждане в Илиуме услышали Билли по радио, и один из них позвонил его дочери Барбаре. Барбара расстроилась. Они с мужем поехали в Нью-Йорк и привезли Билли домой. Билли мягко, но упорно настаивал, что говорил по радио чистую правду. Он сказал, что его похитили тральфамадорцы в день дочкиной свадьбы. Никто его не хватился, объяснил он, потому что тральфамадорцы провели его по такому витку времени, что он мог годами пребывать на Тральфамадоре, а на Земле отсутствовать одну микросекунду.

Прошел еще месяц, без всяких инцидентов, а потом Билли написал письмо в «Новости Илиума», и газета опубликовала это письмо. В нем описывались существа с Тральфамадора.

В письме говорилось, что они двух футов ростом, зеленые и напоминают по форме «прокачку» – ту штуку, которой водопроводчики прокачивают трубы. Присосок у них касается почвы, а чрезвычайно гибкие стержни обычно смотрят вверх. Каждый стержень кончается маленькой рукой с зеленым глазом на ладони. Существа настроены вполне дружелюбно и умеют видеть все в четырех измерениях. Они жалеют землян, оттого что те могут видеть только в трех измерениях. Они могут рассказать землянам чудеснейшие вещи, особенно про время. Билли обещал рассказать в своем следующем письме о многих чудеснейших вещах, которым его научили тральфамадорцы.

Когда появилось первое письмо, Билли уже работал над вторым. Второе письмо начиналось так:

«Самое важное, что я узнал на Тральфамадоре, это то, что, когда человек умирает, нам это только кажется. Он все еще жив в прошлом, так что очень глупо плакать на его похоронах. Все моменты прошлого, настоящего и будущего всегда существовали и всегда будут существовать. Тральфамадорцы умеют видеть разные моменты совершенно так же, как мы можем видеть всю цепь Скалистых гор. Они видят, насколько все эти моменты постоянны, и могут рассматривать тот момент, который их сейчас интересует. Только у нас, на Земле, существует иллюзия, что моменты идут один за другим, как бусы на нитке, и что если мгновение прошло, оно прошло бесповоротно.

Когда тральфамадорец видит мертвое тело, он думает, что этот человек в данный момент просто в плохом виде, но он же вполне благополучен во многие другие моменты. Теперь, когда я слышу, что кто-то умер, я только пожимаю плечами и говорю, как сами тральфамадорцы говорят о покойниках: “Такие дела”».

* * *

И так далее.

Билли сочинял письмо в подвальном помещении своего пустого дома, где был свален всякий хлам. У экономки был выходной день. В подвале стояла старая пишущая машинка… Рухлядь, а не машинка. Она весила больше, чем котел отопления. Билли не мог ее перенести в другое место, оттого и писал в захламленном подвале, а не у себя в комнате.

Котел отопления испортился. Мышь прогрызла изоляцию на проводе термостата. Температура в доме упала до пятидесяти по Фаренгейту, но Билли ничего не замечал. И одет он был не слишком тепло. Он сидел босой, все еще в пижаме и халате, хотя дело шло к вечеру. Его босые ноги были цвета слоновой кости с просинью.

Но сердце у Билли горело радостью. Оно горело оттого, что Билли верил и надеялся принести многим людям утешение, открыв им правду о времени. У входной двери без конца заливался звонок. Пришла его дочь Барбара. В конце концов она отперла дверь своим ключом и прошла у него над головой, крича: «Папа, папочка, где ты?» – и так далее.

Билли не откликался, и она впала в совершенную истерику, решив, что сейчас найдет его труп. И наконец заглянула в самое неожиданное место – в подвальную кладовку.

– Почему ты не отвечал, когда я звала? – спросила Барбара, стоя в дверях подвала. В руке она сжимала номер газеты, где Билли описывал своих знакомцев с Тральфамадора.

– А я тебя не слышал, – сказал Билли.

Партии в этом оркестре на данный момент были распределены так: Барбаре было всего двадцать один год, но она считала своего отца престарелым – хотя ему-то было всего сорок шесть, – престарелым, потому что ему повредило мозги во время самолетной катастрофы. И еще она считала себя главой семьи, потому что ей пришлось хлопотать на похоронах матери, а потом нанимать экономку для Билли, и все такое. А кроме того, Барбаре с мужем приходилось распоряжаться денежными делами Билли, и притом довольно значительными суммами, так как Билли с некоторых пор совершенно наплевательски относился к деньгам. И из-за всей этой ответственности в таком юном возрасте она стала довольно противной особой. А между тем Билли старался сохранить свое достоинство, доказать Барбаре и всем остальным, что он вовсе не постарел и, напротив, посвятил себя гораздо более важному делу, чем прежняя его работа.

Он считал, что сейчас он прописывает душам землян корректирующие очки – ни более ни менее. Билли считал, что на Земле столько несчастных заблудших душ, потому что они не могут видеть все так же ясно, как его маленькие друзья-тральфамадорцы.

– Не лги мне, отец, – сказала Барбара. – Я отлично знаю, что ты слышал, как я тебя звала.

Она была довольно хорошенькая, только ноги у нее были как ножки у старинного рояля. Она стала ругательски ругать Билли за письмо в газету. Она сказала, что он выставляет на посмешище себя и всех, кто с ним связан.

– Ах, отец, отец, отец, – сказала Барбара, – ну что нам с тобой делать? Хочешь заставить нас отправить тебя туда, где твоя мама?

Дело в том, что мать Билли еще была жива. Она лежала без движения в пансионе для престарелых, в так называемом Сосновом бору, на окраине Илиума.

– Да что тебя так рассердило в моем письме? – спросил Билли.

– Но это сплошной бред! Там все неправда.

– Нет, все правда. – Билли не сердился, как сердилась она. Он никогда ни на кого не сердился. Удивительный у него был характер.

– Нет такой планеты Тральфамадор!

– То есть ты хочешь сказать, что ее не видно с Земли, – сказал Билли. – А с Тральфамадора Земли не видать, понимаешь? Обе планеты очень малы. И расстояние между ними огромное.

– Откуда ты взял такое дурацкое название – Тральфамадор?

– Так ее называют существа, живущие там.

– О Господи! – сказала Барбара и повернулась к нему спиной. В справедливой досаде она похлопывала ладонью: – Разреши задать тебе простой вопрос?

– Конечно, пожалуйста.

– Почему ты никогда обо всем этом не говорил до катастрофы с самолетом?

– Считал, что время еще не приспело.

Ну и так далее. Билли говорит, что впервые заплутался во времени в 1944 году, задолго до полета на Тральфамадор. Тральфамадорцы тут были ни при чем. Они просто помогли ему понять то, что происходило на самом деле.

Билли заблудился во времени, когда еще шла Вторая мировая война. На войне Билли служил помощником капеллана. Обычно в американской армии помощник капеллана – фигура комическая. Не был исключением и Билли. Он никак не мог ни повредить врагам, ни помочь друзьям. Фактически друзей у него и не было. Он был служкой при священнике, ни повышений, ни наград не ждал, оружия не носил и смиренно верил в Иисуса кротчайшего, а большинство американских солдат считали это юродством.

Во время маневров в Южной Каролине Билли играл знакомые с детства гимны на маленьком черном органе, покрытом непромокаемым чехлом. На органе было тридцать девять клавишей и две педали – vox humana и vox celesta[2]Голос человеческий и глас небесный (лат.). . Кроме того, Билли был поручен портативный алтарь, что-то вроде складной папки с выдвижными ножками. Папка была оклеена внутри алым плюшем, а на этом жарком плюше лежали алюминиевый полированный крест и Библия.

И алтарь, и орган были сделаны на фабрике пылесосов, в Нью-Джерси, о чем свидетельствовала марка фирмы.

Однажды во время маневров в Каролине Билли играл гимн «Твердыня веры наш Господь» – музыка Иоганна Себастьяна Баха, слова Мартина Лютера. Это было утром в воскресенье, и Билли со своим капелланом собрали человек пятьдесят солдат на каролинском холме. Вдруг появился наблюдатель. На маневрах было полным-полно наблюдателей, людей, которые сообщали, кто победил и кто проиграл в условных боях, кто живой, а кто мертвый.

Наблюдатель принес смешную весть. Оказывается, молящихся условно засек с воздуха условный неприятель. И все они были условно убиты. Условные трупы захохотали и с удовольствием как следует позавтракали.

Вспоминая этот случай много позднее, Билли был поражен, насколько эта история была в тральфамадорском духе – быть убитым и в то же время завтракать.

К концу маневров Билли получил внеочередной отпуск, потому что его отца нечаянно подстрелил товарищ, с которым они охотились на оленей. Такие дела.

Когда Билли вернулся из отпуска, его ждал приказ – отправиться за море. Его затребовал штаб одного из пехотных полков, сражавшихся в Люксембурге. Помощник полкового капеллана был там убит в бою. Такие дела.

Полк, куда явился Билли, в это время изничтожался немцами в знаменитом сражении в Арденнах. Билли даже не встретился с капелланом, к которому был назначен помощником, ему даже не успели выдать ни стального шлема, ни сапог. Было это в декабре 1944 года, во время последнего мощного наступления германской армии.

Билли спасся, но, совершенно обалделый, побрел куда-то, далеко за новые позиции немцев. Три других спутника, не таких обалделых, как Билли, позволили ему брести за ними. Двое из них были разведчиками, третий – стрелок противотанкового полка. Ни продовольствия, ни карты у них не было. Избегая немцев, они все глубже уходили в предательскую сельскую тишину. Они ели снег.

Шли они гуськом. Первыми шли разведчики, ловкие, складные, спокойные. У них были винтовки. За ними шел стрелок, неуклюжий и туповатый малый, держа наготове против немцев в одной руке автоматический «кольт», а в другой – охотничий нож.

Последним брел Билли с пустыми руками, уныло ожидая смерти. Билли выглядел нелепо: высокий, шесть футов три дюйма, грудь и плечи – как большой коробок спичек. У него не было ни шлема, ни шинели, ни оружия, ни сапог. На ногах у него были дешевые, глубоко гражданские открытые туфли, купленные для похорон отца. Один каблук отвалился, и Билли шел прихрамывая, вверх-вниз, вверх-вниз. От невольного пританцовывания болели все суставы.

На нем была тонкая форменная куртка, рубаха и брюки из кусачей шерсти, а под ними – длинные кальсоны, мокрые от пота. Из всех он один был с бородой. Борода была растрепанная, щетинистая, и некоторые щетинки были совсем седые, хотя Билли исполнился только двадцать один год. Он начинал лысеть. От ветра, холода и быстрой ходьбы лицо у него побагровело.

Он был совершенно не похож на солдата. Он походил на немытого фламинго.

Так они бродили два дня, а на третий день кто-то выстрелил по их четверке – они как раз переходили узкую мощеную дорожку. Один выстрел предназначался разведчикам. Второй – стрелку, которого звали Роланд Вири.

А третья пуля полетела в немытого фламинго, и он застыл на месте посреди дороги, когда смертельная пчела прожужжала мимо его уха. Билли вежливо остановился – надо же дать снайперу еще одну возможность. У него были путаные представления о правилах ведения войны, и ему казалось, что снайперу надо дать попробовать еще разок.

Вторая пуля чуть не задела коленную чашечку Билли и, судя по звуку, пролетела в каком-нибудь дюйме.

Роланд Вири и оба разведчика уже благополучно спрятались в канаве, и Вири зарычал на Билли: «Уйди с дороги, мать твою трам-тарарам». Тогда, в 1944 году, этот глагол редко употреблялся вслух. Билли очень удивился, а так как он сам еще никогда никого не «трам-тарарам», эти слова прозвучали очень свежо и возымели действие. Он очнулся и убежал с дороги.

«Опять спас тебе жизнь, дурак такой-растакой», – сказал Вири, когда Билли спрыгнул в канаву. Он сто раз на дню спасал Билли жизнь: ругал его на чем свет стоит, бил, толкал, чтобы тот не останавливался. Это была необходимая жестокость, потому что Билли ничего не желал делать для своего спасения. Билли хотелось все бросить. Он замерз, оголодал, растерялся, ничего не умел. Он еле отличал сон от бдения, а на третий день уже не чувствовал никакой разницы – шел он или стоял на месте. Он хотел одного – чтобы его оставили в покое. «Идите без меня, ребята», – повторял он без конца.

Вири тоже был новичком на войне. Его тоже прислали взамен другого. Он попал в орудийный расчет и помог выпустить один свирепый снаряд – из пятидесятимиллиметровой противотанковой пушки. Снаряд вжикнул, как молния на брюках самого Вседержителя. Снаряд сожрал снег и траву, словно пламя огнемета в тридцать футов длиной. Пламя оставило на земле черную стрелу, точно указавшую немцам, где стояла пушка. В цель снаряд не попал.

А целью был танк «тигр». Словно принюхиваясь, он поворачивал свой восьмидесятимиллиметровый хобот, пока не увидал стрелу на земле. Танк выстрелил. Выстрел убил весь орудийный расчет, кроме Вири. Такие дела.

* * *

Роланду Вири было всего восемнадцать лет, и за его спиной лежало несчастливое детство, проведенное главным образом в Питтсбурге, штат Пенсильвания. В Питтсбурге его не любили. Не любили его за то, что он был глупый, жирный и подлый и от него пахло копченым салом, сколько он ни мылся. Его вечно отшивали ребята, не желавшие с ним водиться.

Вири терпеть не мог, когда его отшивали. Его отошьют – а он найдет мальчишку, которого ребята не любят еще больше, чем его, и начинает притворяться, что хорошо к нему относится. Сначала дружит с ним, а потом найдет какой-нибудь предлог и изобьет до полусмерти.

И так всегда. Отношения с ребятами у него шли как по плану – гнусные, полуэротические, кровожадные. Вири рассказывал им про коллекцию своего отца – тот собирал ружья, сабли, орудия пыток, кандалы, наручники и всякое такое. Отец Вири был водопроводчиком, действительно коллекционировал такие штуки, и его коллекция была застрахована на четыре тысячи долларов. И он был не одинок. Он был членом большого клуба, куда входили любители таких коллекций.

Отец Вири однажды подарил его мамаше вместо пресс-папье настоящие испанские тиски для пальцев в полной исправности. Другой раз он ей подарил настольную лампу, а подставка, в фут высотой, изображала знаменитую «железную деву» из Нюрнберга. Подлинная «железная дева» была средневековым орудием пытки, что-то вроде котла, снаружи похожего на женщину, а внутри усаженного шипами… Спереди женщина раскрывалась двумя дверцами на шарнирах. Замысел был такой: засадить туда преступника и медленно закрывать дверцы. Внутри были два специальных шипа на том месте, куда приходились глаза жертвы. На дне был сток, чтобы выпускать кровь.

Вот такие дела.

Вири рассказывал Билли Пилигриму про «железную деву», про сток на дне и зачем его там устроили. Он рассказал Билли про пули «дум-дум». Он рассказал ему про пистолет системы Деррингера, который можно было носить в жилетном кармане, а дырку в человеке он делал такой величины, что «летучая мышь могла пролететь и крылышек не запачкать».

Вири с презрением предложил побиться с Билли об заклад, что тот даже не знает, что значит «сток для крови». Билли предположил, что это дырка на дне «железной девы», но он не угадал. Стоком для крови, объяснил Вири, назывался неглубокий желобок на лезвии сабли или штыка.

Вири рассказывал Билли про всякие затейливые пытки – он про них и читал, и в кино насмотрелся, и по радио наслушался – и про всякие другие затейливые пытки, которые он сам изобрел. Он спросил Билли, какая, по его мнению, самая ужасная пытка. У Билли никакого своего мнения на этот счет не было. Оказывается, верный ответ был такой: «Надо связать человека и положить в муравейник в пустыне, понял? Положить лицом кверху, и весь пах вымазать медом, а веки срезать, чтоб смотрел прямо на солнце, пока не сдохнет».

Такие дела.

Теперь, лежа в канаве с двумя разведчиками и с Билли, Роланд Вири заставил Билли как следует разглядеть свой охотничий нож. Нож был не казенный. Роланду подарил нож его отец. У ножа было трехгранное лезвие длиной в десять дюймов. Ручка у него была в виде медного кастета из ряда колец, в которые Вилли просовывал свои жирные пальцы. И кольца были не простые. На них топорщились шипы.

Вири прикладывал шипы к лицу Билли и с осторожной свирепостью поглаживал его щеку:

– Хочешь – ударю, хочешь? М-ммм? Мммм-мммм?

– Нет, не хочу, – сказал Билли.

– А знаешь, почему лезвие трехгранное?

– Нет, не знаю.

– От него рана не закрывается.

– А-аа.

– От него дырка в человеке треугольная. Обыкновенным ножом ткнешь в человека – получается разрез. Понял? А разрез сразу закрывается. Понял?

– Понял.

– Фиг ты понял. И чему вас только учат в колледжах в ваших!

– Я там недолго пробыл, – сказал Билли. И он не соврал. Он пробыл в колледже всего полгода, да и колледж-то был ненастоящий. Это были вечерние курсы оптометристов.

– Липовый твой колледж, – ядовито сказал Вири.

Билли пожал плечами.

– В жизни такое бывает, чего ни в одной книжке не прочитаешь, – сказал Вири. – Сам увидишь.

На это Билли ничего не ответил: там, в канаве, ему было не до разговоров. Но он чувствовал смутное искушение – сказать, что и ему кое-что было известно про кровь и все такое. В конце концов, Билли не зря с самого детства изо дня в день утром и вечером смотрел на жуткие муки и страшные пытки. В Илиуме, в его детской комнатке, висело ужасающее распятие. Военный хирург одобрил бы клиническую точность, с которой художник изобразил все раны Христа – рану от копья, раны от тернового венца, рваные раны от железных гвоздей. В детской у Билли Христос умирал в страшных муках. Его было ужасно жалко.

Такие дела.

Билли не был католиком, хотя и вырос под жутким распятием. Отец его никакой религии не исповедовал. Мать была вторым органистом в нескольких церквах города. Она брала Билли с собой в церкви, где ей приходилось заменять органиста, и научила его немножко играть. Она говорила, что примкнет к церкви, когда решит, которая из них самая правильная.

Но решить она так и не решила. Однако ей очень хотелось иметь распятие. И она купила распятие в Санта-Фе, в лавочке сувениров, когда их небольшое семейство съездило на Запад, во время Великой депрессии. Как многие американцы, она пыталась украсить свою жизнь вещами, которые продавались в лавочках сувениров.

И распятие повесили на стенку в детской Билли Пилигрима.

Оба разведчика, поглаживая полированные приклады винтовок, прошептали, что пора бы выбраться из канавы. Прошло уже десять минут, но никто не подошел посмотреть – подстрелили их или нет, никто их не прикончил. Как видно, одинокий стрелок был где-то далеко.

Все четверо выползли из канавы, не навлекая на себя огня. Они доползли до леса – на четвереньках, как и полагалось таким большим невезучим млекопитающим. Там они встали на ноги и пошли быстрым шагом. Лес был старый, темный. Сосны были посажены рядами. Кустарник там не рос. Нетронутый снег в четыре дюйма толщиной укрывал землю. Американцам приходилось оставлять следы на снегу, отчетливые, как диаграмма в учебнике бальных танцев, – шаг, скольжение, стоп, шаг, скольжение, стоп.

– Закрой пасть и молчи! – предупредил Роланд Вири Билли Пилигрима, когда они шли. Вири был похож на китайского болванчика, готового к бою. Он и был низенький и круглый, как шар.

На нем было все когда-либо выданное обмундирование, все вещи, присланные в посылках из дому: шлем, шерстяной подшлемник, вязаный колпак, шарф, перчатки, нижняя рубашка бумажная, нижняя рубашка шерстяная, верхняя шерстяная рубаха, свитер, гимнастерка, куртка, шинель, кальсоны бумажные, кальсоны шерстяные, брюки шерстяные, носки бумажные, носки шерстяные, солдатские башмаки, противогаз, котелок, ложка с вилкой, перевязочный пакет, нож, одеяло, плащ-палатка, макинтош, Библия в пулезащитном переплете, брошюра под названием «Изучай врага!», еще брошюра «За что мы сражаемся» и еще разговорник с немецким текстом в английской фонетике, чтобы Вири мог задавать немцам вопросы, как то: «Где находится ваш штаб?», или «Сколько у вас гаубиц?», или сказать: «Сдавайтесь! Ваше положение безвыходно», и так далее.

Кроме того, у Вири была деревянная подставка, чтобы легче было вылезти из стрелковой ячейки. У него был профилактический пакет с двумя очень крепкими кондомами «исключительно для предупреждения заражения». У него был свисток, но он его никому не собирался показывать, пока не станет капралом. У него была порнографическая открытка, где женщина пыталась заниматься любовью с шотландским пони. Вири несколько раз заставлял Билли Пилигрима любоваться этой открыткой.

Женщина и пони позировали перед бархатным занавесом, украшенным помпончиками. По бокам возвышались дорические колонны. Перед одной из колонн стояла пальма в горшке. Открытка, принадлежавшая Вири, была копией самой первой в мире порнографической фотографии. Само слово «фотография» впервые услышали в 1839 году – в этом году Луи Ж. – М. Дагерр доложил Французской академии, что изображение, попавшее на пластинку, покрытую тонким слоем йодистого серебра, может быть проявлено при воздействии ртутных паров.

В 1841 году, всего лишь два года спустя, Андре Лефевр, ассистент Дагерра, был арестован в Тюильрийском саду за то, что пытался продать какому-то джентльмену фотографию женщины с пони. Кстати, впоследствии и Вири купил свою открытку там же – в Тюильрийском саду. Лефевр пытался доказать, что эта фотография – настоящее искусство и что он хотел оживить греческую мифологию. Он говорил, что колонны и пальма в горшке для этого и поставлены.

Когда его спросили, какой именно миф он хотел изобразить, Лефевр сказал, что существуют тысячи мифов, где женщина – смертная, а пони – один из богов.

Его приговорили к шести месяцам тюрьмы. Там он умер от воспаления легких. Такие дела.

Билли и разведчики были очень худые. На Роланде Вири было много лишнего жира. Он пылал, как печка, под всеми своими шерстями и одежками.

В нем было столько энергии, что он без конца бегал от Билли к разведчикам, передавая знаками какие-то приказания, которых никто не посылал и никто не желал выполнять. Кроме того, он вообразил, что, проявляя настолько больше активности, чем остальные, он уже стал их вожаком.

Он был так закутан и так потел, что всякое чувство опасности у него исчезло. Внешний мир он мог видеть только ограниченно, в щелку между краем шлема и вязаным домашним шарфом, который закрывал его мальчишескую физиономию от переносицы до подбородка. Ему было так уютно, что он уже представлял себе, что благополучно вернулся домой, выжив в боях, и рассказывает родителям и сестре правдивую историю войны – хотя на самом деле правдивая история войны еще продолжалась.

У Вири сложилась такая версия правдивой истории войны: немцы начали страшную атаку. Вири и его ребята из противотанковой части сражались как львы, и все, кроме Вири, были убиты. Такие дела. А потом Вири встретился с двумя разведчиками, и они страшно подружились и решили пробиться к своим. Они решили идти без остановки. Будь они прокляты, если сдадутся. Они пожали друг другу руки. Они решили называться «три мушкетера».

Но тут к ним попросился этот несчастный студентишка, такой слабак, что для него в армии не нашлось дела. У него ни винтовки, ни ножа не было. У него даже шлема не было, даже фуражки. Он и идти прямо не мог, шкандыбал вверх-вниз, вверх-вниз, чуть с ума их не свел, мог запросто выдать их позицию. Жалкий малый. «Три мушкетера» его и толкали, и тащили, и вели, пока не дошли до своей части. Так про себя сочинял Вири. Спасли ему шкуру, этому студентишке несчастному.

А на самом деле Вири замедлил шаги – надо было посмотреть, что там случилось с Билли. Он сказал разведчикам:

– Подождите, надо пойти за этим чертовым идиотом.

Он пролез под низкой веткой. Она звонко стукнула его по шлему. Вири ничего не услышал. Где-то залаяла собака. Вири и этого не слышал. В мыслях у него разворачивался рассказ о войне. Офицер поздравлял «трех мушкетеров», обещая представить их к бронзовой звезде.

«Могу я быть вам полезным, ребята?» – спрашивал офицер.

«Да, сэр, – отвечал один из разведчиков. – Мы хотим быть вместе до конца войны, сэр. Можете вы сделать так, чтобы никто не разлучал «трех мушкетеров»?»

Билли Пилигрим остановился в лесу. Он прислонился к дереву и закрыл глаза. Голова у него откинулась, ноздри затрепетали. Он походил на поэта в Парфеноне.

Тут Билли впервые отключился от времени. Его сознание величественно проплыло по всей дуге его жизни в смерть, где светился фиолетовый свет. Там не было никого и ничего. Только фиолетовый свет – и гул.