Инок киприан бурков телефон

Родился 26 апреля 1957 года.

2013-2014 гг. – исполнял обязанности катехизатора в Храме Успения Пресвятой Богородицы Рузского благочиния Московской епархии, расположенного в пгт. Тучково. 2014-2015 гг. – исполнял обязанности певчего церковного хора в том же Храме.

19.02.2016 г. – принят в послушники Свято-Казанского мужского Архиерейского подворья г. Кара-Балта Бишкекской и Киргизстанской епархии с введением послушания руководство православной общиной в рамках катехизации и социальной поддержки граждан Киргизии на территории России.

6.07.2016 г. – пострижен в рясофорные монахи.

6.10.2016 г. – назначен на должность помощника благочинного Свято-Казанского мужского Архиерейского подворья г. Кара-Балта Бишкекской и Киргизстанской епархии по взаимодействию с государственными органами и организациями, предприятиями и предпринимателями, благотворителями и СМИ на территории Российской Федерации и Кыргызской Республики.

3.09. 2019 г. – по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилл зачислен в братию Высоко-Петровского монастыря.

Образование:

В 1978 году окончил Челябинское высшее военное авиационное краснознаменное училище штурманов, авиационный штурман.

В 1988 году окончил Военно-Воздушная академия им. Ю.А. Гагарина, управление боевыми действиями авиации.

В 2013 году окончил 2-х годичные богословские курсы при Савинно-Сторожевском монастыре.

В 2017 году окончил Московский православный институт святого Иоанна Богослова, факультет психологии, повышение квалификации по дополнительной профессиональной программе: «Основы психологии».

В 2018 году окончил Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет, педагогический факультет, курсы переподготовки: «Теории и технологии дошкольного образования», воспитатель.

В 2018 году окончил курсы повышения квалификации в Тульском государственном педагогическом университете имени Л. Н. Толстого по дополнительной профессиональной программе «Патриотическое воспитание детей и молодежи: современные подходы и методики».

В 2019 году окончил магистратуру Российского православного университета святого Иоанна Богослова по направлению «Психология» со специализацией «Христианская психология», магистр психологии.

В 2021 году окончил миссионерский факультет РПУ, церковный специалист в области мессионерской и катехизической деятельности.

Светские награды:

• Высшая степень отличия звание «Герой Советского Союза»;
• Высшая государственная награда «Орден Ленина»;
• Почетная Грамота Президиума Верховного Совета СССР;
• «Орден Боевого Красного Знамени”;
• Медаль «Защитнику свободной России»;
• Медаль «От благодарного афганского народа» и другие государственные награды.

Публикации:

1. В военной области:

• Курс боевой подготовки офицеров групп боевого управления авиацией (принят и реализован в войсках);
• Глава об управлении боевыми действиями авиации при выполнении боевых задач по авиационной поддержке наземных войск (включена в учебное пособие для строевых частей);
• Положение о внештатных авиационных корректировщиках и другие предложения и публикации по совершенствованию боевого управления авиацией и взаимодействию с наземными войсками.

1. В социальной области:

• Проекты указов и распоряжений Президента России и постановлений Правительства России по профилактике инвалидности, реабилитации инвалидов и обеспечению им равных возможностей, в том числе о научном и информационном обеспечении решения проблем инвалидности и инвалидов и координации деятельности государственных органов по данной проблематике в регионах страны (подписаны Президентом РФ и приняты Правительством РФ);
• Глава в Руководство по профилактике инвалидности, реабилитации инвалидов и обеспечению им равных возможностей для стран-членов ООН (по координации деятельности в указанной сфере деятельности), а также предложение об установлении Международного дня лиц с ограниченными возможностями (Генеральная Ассамблея ООН приняла соответствующие резолюции);
• Предложения в области социальной защиты ветеранов и пенсионеров (ГД РФ внесены соответствующие изменения в законодательство РФ);
• Предложения по совершенствованию взаимодействия государства и общества, в том числе о необходимости принятия федерального закона об обращениях граждан, установления порядка участия общественных объединений в выработке и принятии решений органов государственной власти и выделения государством грантов некоммерческим организациям.

1. В области патриотического и духовно-нравственного воспитания:

• Предложения по патриотическому воспитанию молодежи, в том числе по установлению в России Дня Героев Отечества. проведению приема Героев Советского Союза, Героев Российской Федерации и полных кавалеров ордена Славы в Кремле, их участию в поездках по стране и встречах с подростками и молодежью (предложения приняты и реализуются);
• Раздел плана по работе с подростками на 2019 г. Синодального отдела по делам молодежи (утвержден ВЦС РПЦ).
• Магистерская ВКР “Место и роль нравственно-ценностной сферы личности в школах психологии (сравнительный анализ)”.
• ВКР “Место и роль знаний о психологических школах при катехизации на приходе”.

В Самарскую область приезжает монах Киприан. Он проведет серию встреч с членами семей военнослужащих. Об этом сообщила жена командующего Второй гвардейской общевойсковой армией, руководитель фонда помощи «Звезда и лира» Екатерина Колотовкина.

«Познакомилась с ним в Москве. Он приезжал на сбор Комитета семей воинов Отечества. Его речь меня поразила. До сих пор под впечатлением. Своим словом и энергией он способен исцелить душевные травмы. Настоящий старец», — отметила Екатерина.

Как стало известно, встретиться с иноком Киприаном смогут жители Самары в 17.00 по адресу: ул. Шостаковича д. 7, Окружной Дом Офицеров. В Тольятти встреча прошла в субботу, 14 января.

Для справки: Валерий Анатольевич Бурков (с 2016 — монах Киприан) родился в 1957 году в городе Шадринск, Курганской области. Он является советским и российским военным деятелем, полковником запаса. С января 1984 года участвовал в боевых действиях в Афганистане, где лишился по колено обеих ног. В 1991 году ему присвоено звание Герой Советского Союза. С 1991 по 1993 годы был советником президента РФ. Советник президента Российской Федерации (1991—1993). 

Согласно информации из открытых источников, 6 июля 2016 года Валерий Бурков принял монашество с именем Киприан. Службу он несет в православном мужском монастыре в городе Кара-БалтаЖайылского района Чуйской области Киргизии (Свято-Казанское мужское Архиерейское подворье).

Между тем, раненые в зоне СВО бойцы рассказали о лечении в Самаре. Встречу с защитниками Отечества провела омбудсмен Ольга Гальцова.

А родственники самарских военнослужащих не могут выйти на связь с самарскими бойцами, которые сейчас находятся в зоне СВО. Сильные беспокойства жителей региона начались после трагедии в Макеевке. Сейчас они обратились к властям за помощью.

Ранее Дмитрий Азаров встретился и пообщался с самарскими бойцами, проведал в госпитале раненых и организовал телемост военнослужащих с родными и близкими. В пятницу в Самарскую область прибыл ещё один раненый боец. Он проходил лечение в донецком госпитале.

«Об одном тебя прошу»

– Самое большое влияние на меня оказал отец. Он мной занимался по-настоящему. Я ходил в радиокружок, собирал радиоприёмники, в музыкальной школе учился играть на баяне, фортепьяно, гитаре, занимался гимнастикой, лёгкой атлетикой, плаванием, боксом и футболом. Считался даже лучшим вратарём среди школьников. Попробовал всё.

Батя много времени проводил со мной, насколько это возможно для военного человека. Гулял со мной по вечерам, разговаривал на разные темы. Мы размышляли о тайнах космоса и загадках мира сего, о дружбе, военной службе, о том, кто такой человек и для чего он живёт. Как нужно прожить жизнь, к чему стремиться. Отец спрашивал моего мнения и давал советы, которые оказались для меня бесценными и очень помогли потом в Афганистане. Слова генералиссимуса, прославленного русского полководца Александра Васильевича Суворова «сам погибай, а товарища выручай» я услышал впервые именно от отца. И вот ещё его слова: «Об одном тебя прошу: стань настоящим человеком».

Да, мне повезло в жизни, мы стали с отцом настоящими друзьями. До сих пор вспоминаю его с особым тёплым чувством. Он ведь исполнил суворовскую заповедь – погиб в Афганистане, спасая экипаж вертолёта, сбитого душманами. Господи, упокой душу раба Твоего Анатолия Ивановича Буркова.

Что касается мамы, она всегда находилась рядом. Приучала меня к самостоятельности. Просила помыть посуду, подмести и помыть пол, прибраться за маленькой сестрёнкой, сходить в магазин. Однажды мама попросила купить продукты в магазине и дала мне три рубля, это были большие деньги. Жили мы тогда в Кустанае. А там ветра!.. Пришёл в сельпо, взялся за ручку двери, подул ветер, и я выпустил эти три рубля. А догнать не смог.

Вернулся домой расстроенный, соврал, что напали собаки. А мама говорит: «Сынок, никогда не обманывай. Неужели я тебе из-за трёх рублей что-нибудь плохое сделаю?» Она так спокойно и убедительно это сказала, что на всю жизнь в память врезалось. И я с тех пор перестал обманывать.

С большой любовью вспоминаю бабушку – как она гребёнкой меня вычёсывала, как про кота учёного рассказывала, который по цепи ходит. Жил я тогда каждое лето в Сибири, в селе Повалихе Алтайского края, у дедушки с бабушкой. Их дом стоял недалеко от деревни, прямо в лесу. И вся эта сказка была за окном. Выходишь, а вокруг ели, белки, которых можно кормить с рук. Ближе к вечеру осторожно подкрадывалась лиса, выискивая себе добычу в виде кур. Порой мимо ограды пробегал заяц.

Это была просто живая сказка, и я в ней жил! Слава Богу! И спасибо бабушке за её песни и стихи. Упокой, Господи, душу моей бабушки Агриппины Леонтьевны Бурковой.

Ещё огромную роль в моём взрослении сыграл дед. Он был, как и полагается мужчине, строгим человеком, и очень работящим, настоящим крестьянином. Приучал меня к труду. Благодаря ему я познал ещё в детстве весь крестьянский труд, научился выпалывать сорняки, колоть дрова, вспахивать и боронить с конём огород, косить траву и копнить её вилами, собирая в стога, ухаживать за скотом, убирать навоз.

Дед учил меня правильному отношению к себе – никогда не хныкать, терпеть и не жаловаться. Он ведь прошёл Великую Отечественную войну. Никогда не забуду, как он появился в палате Военно-медицинской академии, где я лежал. Как только дед узнал, что я тяжело ранен, тут же вылетел ко мне в Питер. И однажды утром ввалился в палату в полушубке, валенках, меховой шапке, с большой сумкой в руках.

– Где тут мой внук, без ноженек, без рученек?

Увидев меня с руками, хотя и с ранением, спросил:
– А писать рукой можешь?
– Могу.
– Напиши: здравствуй, дорогой дедушка.

Я написал.
– А протезы ног есть? Надевай.

Я надел.

– Пройдись по коридору.

Я взял палочку и пошёл, превозмогая боль, стараясь держаться уверенно – как бы перед дедом не упасть в грязь лицом. А тут дед ещё и спрашивает:
– А без палочки можешь?
– Конечно, – бодро сказал я, даже не подумав о последствиях. Убрал палочку и пошёл.

Да-а, это было испытание… Словами не опишешь. Дед посмотрел на меня с хитрым прищуром и сказал:
– Вижу, что не надо мне тебя забирать к себе, чтобы ухаживать. Скоро сам приедешь. Вот тебе баночки с груздочками, маслятками, мёдом, вареньем и соленьями.

Достал всё из сумки, поставил у кровати, попрощался, развернулся и улетел на Урал к родне, сообщать, что у меня всё в порядке. Это был, конечно, номер. В палате все просто обалдели – вот это дед! После его визита я семимильными шагами пошёл на поправку.

Вернусь к детству. Шло время, я задумывался о выборе профессии. Казалось бы – что тут думать? Вся жизнь среди авиаторов, над головой только самолёты и звёзды, отец постоянно в небе…

Но как-то раз отец вдруг спросил: «А обязательно ли тебе идти по моим стопам? Может, подумаешь о гражданской профессии? У нас ведь в роду военных не было: твой прадед крестьянин, дед всю жизнь лесничим работал, хотя воевали оба. Да и я в авиацию случайно попал. Может, на машиниста пойдёшь учиться? Или на следователя? Интересная, нужная профессия. Подумай».

Но меня посещала другая мысль – стать музыкантом! К тому времени я уже дважды в разных школах создавал вокально-инструментальные ансамбли и возглавлял их, пел, играл на гитаре, баяне, фортепьяно, ударных инструментах, балалайке. Кстати, балалайка – мой первый музыкальный инструмент. Дедушка в деревне научил. Но эту идею батя сразу же обнулил: «У мужчины должна быть мужская профессия, настоящая, надёжная. А музыка от тебя никуда не денется».

Так и сложилось. Даже сейчас, в монашестве, на встречах с молодёжью я беру в руки гитару и пою свои песни и песни своего друга-«афганца», поэта Александра Карпенко. Это песни о главном!

Но душа моя всё-таки тянулась к небу. И выбор был сделан – в 1974 году поступил в своё родное Челябинское высшее военное авиационное училище штурманов, на факультет дальней авиации. И с тех пор радуюсь этому. Я до сих пор иногда летаю, только теперь уже не на самолёте, а на паралёте. Это даже интересней: вокруг тебя не кабина, а открытый воздух, и под ногами неописуемая красота. Всем рекомендую, не пожалеете.

Кстати, о выборе профессии. В нашей жизни есть три ключевых выбора: профессии, жены или мужа и, самое главное, веры. Нет неверующих людей, все люди верующие, только каждый верит во что-то своё. Кто-то в чёрную кошку, в тринадцатое число, а кто-то верит, что Бог есть и Он источник и податель всех благ. Это выбор системы взглядов, которыми человек будет руководствоваться в своей жизни. И главное в этом выборе – ответить себе на несколько важных вопросов: от кого ты произошёл, кто родоначальник твоего рода, обезьяна или Бог – Творец вселенной, Творец всего сущего? И есть ли жизнь после смерти? Есть ли у тебя душа?

Однако летать мне пришлось недолго. В 1981 году, всего лишь спустя три года после окончания училища, меня вдруг неожиданно настиг первый тяжёлый удар судьбы – болезнь, которая лишала будущего. Неба мне уже не видать, ведь там нужны здоровые люди.

А ведь мне было всего 24 года. Летать бы да летать…

Я наслаждался полётами. Летал над Россией, пересекая её от восточного до западного края, барражируя над океаном вблизи японских островов, сопровождая американские авианосцы. Видел улыбавшихся американских пилотов, махавших нам руками из кабины. Можно было рассмотреть лица. Наши противники. Такие же молодые парни, как и мы. Мы фотографировали их, они нас. Всё это было для меня так ново, интересно!

Я вот-вот собирался отправиться в Афганистан, где уже несколько месяцев находился отец. Он ждал меня там. Уже вышел приказ. И вдруг страшная весть – у меня туберкулёз! Я не мог в это поверить. Ведь мы с отцом так мечтали служить вместе, пройти дорогами войны плечом к плечу, помогая братскому афганскому народу. Ведь мы оба воины-интернационалисты. Нас воспитала Родина. И слава Богу! Но теперь вместо полётов и Афганистана – госпиталь с неизвестным результатом. И надолго.

Но врач обнадёжил. Сказал: если бросишь курить, станешь дышать свежим воздухом, начнёшь бегать, вести здоровый образ жизни и лечиться, то можно вернуть здоровье и через несколько лет вновь начать летать. Отец же сказал, что верит в меня, я справлюсь с болезнью и мы обязательно встретимся в Афганистане.

Я взялся за себя. Лечение длилось семь месяцев. И вот наконец врач смотрит новые снимки лёгких и говорит: «Всё сошло, как с белых яблонь дым». Ура! Но ещё три года действовал запрет на полёты. Так что теперь мне ходить по земле. И не в Афганистане.

И всё же чудеса с Божией помощью бывают! Я не знаю, как на такое пошли врачи, но я их очень просил и добился. Дали справку, что не имеют возражений против направления меня в «страны с жарким и неблагоприятным климатом».
Я собрал чемодан и через пару дней собирался лететь. Накануне получил от отца телеграмму: «Нахожусь на аэродроме в Кабуле, жду тебя. Прилетишь, встретимся, обнимемся, и я сразу на самолёт, домой, в Союз». Я радовался, а ночью дежурная по общежитию позвала меня к телефону. Беру трубку, слышу: «Срочно к командиру полка на аэродром, у вас погиб отец».

Когда я выгружал из самолёта в Свердловске цинковый гроб отца, обитый досками, с надписью красной краской «п-к Бурков», в голове невольно возник вопрос: «А надо ли было бате по доброй воле ехать в Афган, чтобы там погибнуть? В чужой стране… Не на нас же напали… За что он там воевал и отдал свою жизнь?» И с того момента попасть в Афганистан стало для меня жизненной необходимостью.

Будучи всего лишь старшим лейтенантом, перед отъездом в Афганистан я находился уже на подполковничьей должности. Такое редко бывает. Причём служба сказочная: сутки дежуришь, трое отдыхаешь. Воинская часть – двадцать человек. Сидели на гражданском аэродроме рядом с гражданскими диспетчерами, вместе управляли воздушным движением. Они – гражданской авиацией, мы – военной. Обо мне позаботилось наше авиационное командование после гибели отца. Такая служба – мечта списанного лётчика. Никаких тебе тягот и лишений военной службы. Живи себе припеваючи.

Поэтому когда в военном городке узнали, что я написал рапорт о направлении в Афганистан, да ещё авианаводчиком, на меня смотрели просто как на сумасшедшего. С подполковничей должности – на капитанскую? С пехотой в горы под пули? Точно ненормальный! Но для меня важнее должности и звания было понять себя. Ведь отец погиб, спасая сбитых лётчиков. Все шесть членов экипажей двух вертолётов остались живы. Кроме него. Он сгорел в вертолёте, потому что покидал его последним.

А за что я готов воевать и отдать свою жизнь? И готов ли?

Авианаводчик – профессия очень тяжёлая. Об этом знал каждый. Служба в Афганистане для всех длилась два года, исключение сделали только для нас. Мы служили один год. Больше выдержать почти невозможно. Или убьют, или ранят, или тифом заболеешь. Перерыв между боевыми действиями – в среднем три дня.

О тяжёлой доле авиационных наводчиков я узнал ещё из письма отца, потому и попросился на эту должность, чтобы познать себя. Ведь на войне прежде всего побеждаешь свой страх. Чтобы навести авиацию на противника, сначала надо показать вертолётчику дымовой шашкой, где ты находишься. Враг тоже видит, откуда полетела шашка, и для него первая задача – уничтожить наводчика, ведь тогда вертолёт не представляет опасности, он становится «слепым». В общем, получается, что ты каждый раз вызываешь огонь на себя. А если не выполнишь свою работу, погибнут многие, особенно если попали в засаду. После такого начинаешь особенно ценить жизнь, свою и чужую.

В общем, Афганистан стал переломным этапом моей жизни. Там, на войне, произошла переоценка ценностей, там завершилось формирование фундамента уже не детской моей души, в ней появился стержень. И я понял, за что готов воевать и отдать свою жизнь: «Да, за счастье ребятишек, пусть чужой страны детишек, стоит жить и умирать», – сказано в моей последней песне афганского цикла.

В 1984 году я получил второй в жизни удар – тяжёлое ранение. Случилось это 23 апреля. Во время боевой операции в Панджшере подорвался на мине, начинённой гвоздями, на высоте 3300 метров. Правую ногу оторвало сразу, левую гвоздями превратило в месиво. Подбородок, лицо онемели от удара осколком. Рука повисла, кисть не работала – гвозди влетели в плечо. Надо было срочно наложить жгуты, чтобы не истечь кровью, доложить командованию о ранении и продолжать управлять авиацией.

Жгутов у нас не было. Пришлось воспользоваться проводной антенной от радиостанции. Боец голыми руками разорвал её на три части, хотя это невозможно! Антенна – это тросик! Но он сумел, когда увидел меня окровавленного и истекавшего кровью. Причитал: «Товарищ капитан, потерпите, я сейчас…» – пробовал ещё и ещё раз, но безуспешно. Заплакал, но не хотел сдаваться и оставлять меня умирать. Рванул антенну изо всех сил ещё раз, и она наконец сдалась. Боец наложил жгуты.

В голове крутилось: «Как же мама всё это выдержит? Год назад отец, теперь я». В эфире услышал, как командующий авиацией дал приказ поисково-спасательной паре вертолётов забрать меня с горы. Оставалось ждать. Забирали с зависания, сесть было негде, а от порыва ветра можно было в два счёта свалиться вниз и разбиться. Но вертолётчики уже не раз спасали ребят в самых невероятных условиях. Они были мастерами своего дела и мужественными парнями.

Бойцы меня приподняли, я ухватился за лестницу и тут же получил ошеломительный удар током, да такой, что улетел за спины ребят на камни. Ударило так, что в глазах потемнело. Хорошо, не убило. Вновь подняли к вертолёту. Больше разряда не было. Борттехник втащил меня в вертолёт, хотя и с трудом – раздробленная нога ударялась и цеплялась за каждую ступеньку…

По прилёте в Кабул сделали первый болеутоляющий укол. «Скорая» уже ждала. Повезли в медсанбат десантной дивизии – там работал лучший травматолог Афганистана Владимир Кузьмич Николенко. Золотой человек и врач от Бога. Знаете, как о нём говорили? «Если Кузьмич скажет: надо голову отрезать, а потом пришить, – соглашусь».

Привезли, быстро разрезали форму, сделали ещё один укол, положили на каталку и бегом покатили в операционку. Чувствовал себя так, будто на мне тонна груза лежит и всей силой вдавливает в каталку, а сам я просто боль и ничего, кроме боли. Перед дверью в операционную я потерял сознание.

И вдруг в один момент почувствовал, что боль и тяжесть исчезли, мне стало так легко! Состояние, как будто я пушинка! На душе так хорошо! И ничто не болит! Удивительно! Осматриваюсь и вдруг вижу собственное лицо. Оно отдаляется. Вижу уже всё тело – окровавленное, некрасивое, серо-землистого цвета – трупный вид. Первое, что пришло на ум: это, наверное, сон, я себе снюсь. Но вот в поле моего зрения уже и врачи – они что-то пытаются сделать со мной. Обзор становится всё шире и шире, я уже под потолком и вижу всю операционную. Мысль – нет, это не сон, это, наверное, галлюцинации. И вдруг неожиданное, глубочайшее осознание, сотрясающее всю душу: ты умер!!! И полная тишина…

Она длилась недолго, мгновение. И я ощутил мягкую радостную разливающуюся во мне теплоту, идущую откуда-то сверху. Я повернулся и увидел необычайно яркий, завораживающий, неземной свет! Он обволакивал, и согревал, и радовал, и наполнял каждую клетку души состоянием счастья! Я вновь обернулся и посмотрел на своё тело – оно мне казалось чуждым, я не хотел обратно. Мне хотелось туда, в «тоннель», к источнику света, тепла и радости! И я полетел…

Тогда я ещё не знал слов Господа: «Я – Свет, а вы не видите Меня», «Пребудьте во Мне, и Я в вас, да радость Моя в вас пребудет, и радость ваша будет совершенна…» Всё это я тогда испытал. И убедился, что есть жизнь после смерти. И она может быть безмерно счастливой!

Трижды я умирал на операционном столе, трижды останавливалось сердце и наступала клиническая смерть. Узнал я об этом, правда, только три года спустя от Кузьмича, оперировавшего меня, ставшего вторым отцом, подарившим мне второй день рождения. Впоследствии он сказал: «По всем законам медицинской науки ты жить не должен».

Свершилось чудо. Бог его совершил. Почему? Ему виднее.

После ранения год лечился в госпиталях. Год тяжёлый, особенно в связи с ранением плеча. Из-за повреждения серединного нерва возник так называемый каузалгический синдром. Редкое явление. Возникает при огнестрельных ранениях. Проявляется сильной жгучей болью. У меня она началась с кончиков пальцев раненой руки, затем охватила всю руку, а потом и всё тело. Чтобы понять, что это такое, представьте себе, что вы сначала сунули в огонь пальчики, потом всю руку, а затем и сами вошли в костёр. И горите. Только это горение внутри.

Чтобы как-то смягчить и притупить боль, я всё время находился в мокрой больничной одежде. Мне ставили от одного до пяти сильнодействующих болеутоляющих наркотиков в день, то наращивая, то убавляя дозу. Боялись, что стану наркоманом. Но наркотики не гасили пожар, только чуть-чуть уменьшали, минут на тридцать. Я не мог есть горячую пищу, находиться на солнышке, даже прикасаться к своему телу. Это всё равно что плеснуть в костёр ведро бензина. И так на протяжении семи месяцев.

Наконец приехал из Военно-медицинской академии профессор Булгаков и забрал меня к себе. Месяц готовил к операции. Силы моего организма к тому времени уже истощились, я находился на грани. Накануне операции он сказал, что если и эта операция не поможет, то к следующей приступят не ранее чем через год. Ещё год с этим пожаром внутри? Мне этого совсем не хотелось.

Помню, как меня везли после операции в реанимацию. Профессор спросил, как себя чувствую. Я притронулся к себе и понял – пожара больше нет! Операция оказалась успешной. Но я даже не смог порадоваться – уже не было сил. Отключился.

Испытания на том не закончились. Утром в реанимационную палату ввезли большой аппарат, чтобы сделать контрольный снимок лёгкого. Стали приподымать на кровати, и тут как будто кинжал вонзился. Боль сильнейшая. Перехватило дыхание. Потемнело в глазах, голова затуманилась, стал терять сознание. Последнее, что помню, – топот, меня бегом вновь везут в операционную. «Давление?» «От шестидесяти до нуля». «Всё, там не убили, здесь дорезали», – мелькнула мысль, и я отключился.

Две недели из меня откачивали кровь большим шприцем, как в фильме «Кавказская пленница». Температура поднималась до сорока. И вот на десятой процедуре я, почему-то улыбаясь, сказал врачу: «Я не трус, но я боюсь». И оказалось, не зря. Втыкая иглу, он попал в межрёберный нерв. Меня переломило пополам, глаза чуть не вывалились, дыхание прервалось. Боль дикая, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Но через какое-то время отпустило, и я задышал. Но наркотические обезболивающие опять пришлось принимать.

В общем, мытарства в госпиталях продолжались долгое время. Как я вставал на протезы – отдельная история. Опираясь на трость, встал, но не мог сделать ни шагу и чуть не заплакал от мысли: «Неужели так всю жизнь?» Но прошло сорок дней, отложил трость и так отплясывал в ресторане с девчонками, что протез не выдержал, от него во время танца отвалилась стопа. Представляете, какой вид был у девчат, когда они увидели?

После лечения я прослужил в Военно-воздушных силах ещё двенадцать лет. И летал, и прыгал с парашютом. Окончил Военно-воздушную академию имени первого космонавта Юрия Гагарина, обучался в Военной академии Генерального штаба, а затем уволился из армии по собственному желанию в 1997 году. Всему приходит конец. И военной службе тоже.

Через год после окончания лечения женился. Сдался. Не нашёл причины сбежать. Вообще, женитьба и мои взаимоотношения с прекрасной половиной человечества – это тоже отдельная история. Могу только сказать следующее: «Есть две загадки в жизни: смерть и женщины». Смерть для меня давно не загадка. Я знаю её. Её нет. Но вот женщины…

Как сказал один мой десятилетний воспитанник: «Женщина – это крах мужской психики». (Смеётся.) Я не раз пытался разгадать эту загадку. Разгадывал, разгадывал, потом безнадёжно махнул рукой и ушёл в монахи. (Опять смеётся.) Простите, о женщинах без юмора я говорить не могу.

Через год после свадьбы я «родил» сына.

После увольнения из Вооружённых сил в моей жизни было много разного, хорошего и греховного. До 2009 года занимался бизнесом, затем обустройством загородного дома и земельного участка. Записывал в музыкальной студии свои песни. Затем второй раз после девяностых годов опять стал активным участником общественной и политической жизни. Дважды участвовал в выборах в Государственную Думу, был депутатом Курганской областной думы. Готовился стать губернатором. Работал на общественных началах в Клубе Героев Советского Союза, Героев Российской Федерации и полных кавалеров орденов Славы. Издавал газеты «Герои Отечества» и «Вечерний Курган». Организовывал концерты на Поклонной горе и других площадках Москвы в День Победы и на День города. Участвовал в голодовке Героев, отстаивавших интересы людей. Голодал 21 день. Пил только воду. После Афганистана это не так уж и сложно.

В общем, разное было – и известность, и материальные блага, и успех, и стремление помогать людям. Но всё это суета сует. Это я понял окончательно в 2009 году после очередных выборов. К тому времени я уже говорил: «Что-то всё труднее быть оптимистом». И ещё понял, что никакие материальные блага, известность, слава, успех не делают человека по-настоящему счастливым.

В общем, я вдруг полностью осознал бессмысленность своего труда, почувствовал опустошение в душе и одиночество. И это для меня стало открытием. В тот момент и призвал меня к Себе на служение Господь. Как Он это сделал, словами не передать. Могу только сказать, что это потрясло и сокрушило меня. И если бы это случилось не со мной, не поверил бы.

Ещё раз, как при клинической смерти, но только в ясном сознании и твёрдой памяти, я увидел мир невидимый. И опять убедился, что Бог есть! Есть и ангелы Его! И есть чёрный мир диавола и демонов его, бесов, с адом, в котором они мучают людей. Никто и никогда не убедит меня в обратном.

С того времени началась новая история, которая длится уже двенадцатый год. Господь приводил ко мне людей, и я оказывал им помощь. Только помощь эта уже другая. Суть её в том, чтобы человек начал общаться с Богом, познавать Его, подружился с Ним. И люди, которых приводил ко мне Господь, тоже другие. Это были вначале люди, страдающие от алкоголя, наркотиков и игромании. Были протестанты, мусульмане и люди неверующие. Были те, кто просто потерялся в этой жизни. Двенадцать человек приняли крещение. Я вместе с ними познавал православие и другие религии, учился терпению, учился любви. Оказывается, настоящей любви-то я и не знал! Потому что не знал Бога. Только когда ты примешь Его в сердце своё, познаешь истинную любовь и обретаешь радость.

За эти почти двенадцать лет я окончил богословские курсы, отучился на педагогическом факультете Православного Свято-Тихоновского государственного университета, стал воспитателем. Отучился также на психолога в Российском православном университете. Возглавляю научно-исследовательский и практический Центр душепопечения в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих радость» и благотворительный фонд «Герои Отечества». Встречаюсь с молодёжью. Рассказываю важное для них. А рассказать есть о чём.

Но самое главное, конечно, то, что в 2016 году я принял монашество, о котором даже не думал. Странно мечтать о таком в 59 лет, будучи женатым и без ног. Но через старца Илия (Ноздрина) Господь явил мне Свою волю – старец благословил меня на монашество. Воистину неисповедимы пути Господни! Как это произошло – тоже отдельная история. Если пожелаете, в другой раз расскажу.

На третий день после пострига мне говорят: «Надевай звезду героя». Я переспрашиваю: «На гражданскую одежду?» «Нет, прямо на рясу». – «А зачем?» – «Это будет проповедь».

Я понял это через месяц, когда приехал на юбилей в Челябинское авиационное училище. Уйти не мог! Люди подходили: «Это у вас что, звезда Героя Советского Союза?» «Ну да». – «И вы при этом монах?» – «Ну да». А когда ещё узнают, что бывший советник президента, такой допрос начинается… Как, мол, оказался в монахах? Действительно получается проповедь.

Сейчас ко мне приходят, звонят и пишут в основном люди, страдающие от последствий своих обращений ко всякого рода экстрасенсам, гадалкам, ясновидящим, целителям, хиромантам, астрологам, эзотерикам, нумерологам и прочим лицам, пользующимся, так сказать, тайными знаниями, в том числе восточными, и обладающими определёнными неординарными способностями. Как они говорят, способности даны им Богом или светлыми высшими силами, а на самом деле – силами злыми и тёмными, просто притворяющимися светлыми. Обращаются и те, кто сам увлекался всеми этими тайными знаниями, в частности йогой с мантрами. Они уже убедились, что «чудеса» делают не они, и чудеса эти ложные.

Будем помнить, что поступки наши всегда имеют последствия. И что «благими намерениями вымощена дорога в ад». Стоит помнить и слова Божии, обращенные к нам, Его детям: «Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнёт». Существуют не только законы физического мира, но и духовные законы. И они главные, Божии.

Напоследок хочу пожелать читателям счастья и доброго здравия. Слава Богу за всё! С любовью о Господе, инок Киприан (Бурков).

Записала
Нина МИЛОВИДОВА

Фото: PhotoXPress.ru

Опубликовано в №4, февраль 2021 года

Написать отклик

Звезда монаха Киприана

Владимир Нордвик

Источник: Российская Газета

Хозяин комнатушки, где пахло ладаном, а по стенам висели простенькие бумажные иконки, открыл дверь, впустил внутрь, аккуратно повесил на гвоздь подрясник с Золотой Звездой, сел на койку, отстегнул протезы вместе с ботинками, поудобнее устроился на застеленном одеялом матрасе и предложил: «Начинайте. Спрашивайте…»

«Дал слово, что прекращу шарахаться…»

— Извините, как к вам правильно обращаться?

— Отец Киприан или батюшка. И то и другое будет верно.

— С мирским именем вы окончательно распрощались?

— Ну, если назовут Валерием Анатольевичем, конечно, отзовусь, хотя это и не совсем верно. Я ведь принял монашеский постриг, все, что было раньше, осталось в прошлой жизни.

— Которая сколько длилась?

— Пятьдесят девять с половиной лет. До 6 июля 2016‑го…

— Герой Советского Союза полковник ВВС Бурков заслужил, чтобы о нем поговорили.

— Так считаете? Слушайте, если интересно. Я пошел по стопам отца, военного летчика. Хорошо помню, когда впервые сел в кабину самолета. Мне было лет пять или шесть, мы жили в тот момент в Кустанае. Отец спросил: «Хочешь полетать?» Меня усадили в бомбардировщик Ил-28, надели шлем, пристегнули ремнями, завели двигатели… Кабину не расчехляли, я ничего не видел по сторонам, но думал, что так и надо. Папа комментировал: «Приготовиться! Взлетаем! Набираем высоту! Делаем вираж!» Я затаил дыхание и внутренне трепетал. Минут через пять мы «приземлились». «Ну все, сынок, вылезай».

Семья колесила по авиационным гарнизонам, нигде подолгу не задерживаясь. Два-три года и — на новое место. Шадринск, Челябинск, Новосибирская область, Алтайский край, Подмосковье… Иного пути для себя я не видел: только в летное училище, только в небо. Правда, дорога оказалась не такой прямой, как представлялось.

До девятого класса я учился нормально, даже хорошо. Занимался легкой атлетикой, плаванием и боксом, играл на баяне, гитаре, балалайке и домбре, ходил в музыкальную школу и радиокружок. Где учился, создавал вокально-инструментальные ансамбли, пел, солировал на гитаре. А после восьмого класса меня отправили на каникулы в село Боровое Тогучинского района Новосибирской области. Дядя Витя, батин брат, работал там охотоведом-инспектором. Трех месяцев мне хватило, чтобы по уши влюбиться в местную девчонку, и я решил ради нее остаться, пошел в сельскую школу. А тут начались проводы односельчан в армию. Я впервые попробовал самогонку, затем и махорку, а потом и подрался. К декабрю дядя Витя уже не мог меня терпеть. В итоге я оказался в школе-интернате в соседней «вражеской» деревне. И за год из примерного знайки-отличника, увлекавшегося астрономией и вычислявшего по ночам метеоритные потоки, превратился в трудного подростка и двоечника, которого могли бы отчислить за плохую учебу и поведение. Но не отчисляли, ждали, что уеду обратно в Челябинск. Я и сам хотел бросить школу, стать механизатором широкого профиля, даже пошел на курсы трактористов. Думал навсегда остаться в Боровом, но родители забрали. Они тогда разводились, и мне не хотелось их видеть. Развод не лучшим образом повлиял на меня, особенно тяжело он отразился на моей сестренке Наташе, она младше на три года.

Поскитавшись без жилья по друзьям, я все же вернулся в Челябинск. Но и в городе не сразу переменился. Приехал с патлами до плеч, быстро сколотил ансамбль, и мы стали играть на свадьбах. Со всеми вытекающими, как говорится… Господь остановил меня в падении. Зимой я заболел ангиной и попал в больницу с осложнением на почки. Поступление в летное училище оказалось под вопросом, мог не пройти по здоровью.

Тогда у меня и состоялся очередной серьезный разговор с батей. Дал слово, что прекращу шарахаться с друзьями где ни попадя и возьму себя в руки. Окончил школу с тройками, но в училище прошел. Может, отец и замолвил словечко перед кем-то из преподавателей, не знаю…

«Вот и встретились, батя…»

— Это какое училище?

— Челябинское штурманское. Батя в свое время тоже в нем отучился. Первый год занимался вразвалочку, не напрягаясь, а когда на втором курсе стали летать, тут интерес и проснулся. К моменту выпуска я в числе десяти лучших получил квалификацию штурмана третьего класса. Мне с Толей Чирковым даже дали десятидневный отпуск, и мы тем же вечером потопали из части в город по шпалам, поскольку электрички уже не ходили.

— В каком году вы окончили учебу?

— В 1978-м. Но до того я успел несколько раз крупно поссориться с командирами. После поступления на ровном месте возник конфликт с комвзвода, который решил меня перевоспитать. В любой спорной ситуации виновным назначал курсанта Буркова и тут же радостно объявлял пять суток ареста.

— Так вы с «губы» не вылезали?

— Командир роты успевал отменить приказы, поэтому впервые по-настоящему я загремел на третьем курсе, когда в дым разругался с комбатом. Я ведь язык за зубами не держал, вспыльчивым был, не разбирал, кто передо мной, говорил в глаза что думал. Вот и нарывался. В армии командир всегда прав. Даже если не прав… Словом, на «губу» я почти не попадал, но в личном деле осталась запись о сорока восьми сутках ареста. Рекорд училища со знаком минус…

Я и в боевом полку продолжал зажигать, схлопотав от обиженного командира характеристику, с которой в тюрьму не берут. Сам виноват: гонор бил через край!

Служил я в Воздвиженке Уссурийского района Приморского края. Меня оставляли в училище, сразу давали капитанскую должность штурмана-инструктора, но я хотел летать в боевом полку. Просился в Нежин на Украину, где базировал- ся полк Ту-22, но попал на Дальний Восток, куда, честно сказать, не рвался. Но все к лучшему…

Летал я три года — до декабря 81-го. Вдруг поднялась высокая температура, меня госпитализировали с воспалением легких, но обнаружили… очаговый туберкулез. С таким диагнозом в небо не пускают. Даже при полном выздоровлении полагался трехлетний «карантин» по 220-му приказу министра обороны СССР.

Удар мощный! Батя уже служил в Афганистане, был замначальника штаба ВВС 40-й армии и ждал меня в Кабуле. Планировалось, что прибуду туда осенью 81-го. Но сначала возникла заминка с оформлением документов, потом некстати нарисовался туберкулез. Когда впервые услышал диагноз, от неожиданности и несправедливости в глазах потемнело. Сразу понял: в Афган не пустят…

Боялся ложиться в тубдиспансер: казалось, если переступлю порог, точно заболею. Как в тифозный барак шел… К счастью, врач успокоил, мол, не переживай, времена не чеховские, сейxас чахотка лечится. Три-четыре месяца полежишь у нас, потом в санатории примерно столько же. Спрашиваю: а дальше? Отвечает: во многом от тебя зависит, как пойдет лечение.

Я бросил курить, вернулся к занятиям физкультурой, начал бегать по утрам. В середине мая меня выписали. Врач показал рентгеновские снимки: «Видишь? Легкие чистые. Все прошло, как с белых яблонь дым…» Так и сказал. Я чуть не запрыгал от радости! Поехал в противотуберкулезный санаторий под Киевом, там три месяца восстанавливался.

— А батя все ждал?

— Да, хотя срок его командировки в Афганистане подходил к концу

В сентябре я вернулся на Дальний Восток со справкой, что медики не возражают против моей службы в странах с жарким и неблагоприятным климатом, а примерно через месяц пришел приказ о направлении меня в Республику Афганистан. Это была большая победа!

В последнюю неделю перед отлетом мы с отцом каждый день обменивались телеграммами. Он должен был возвращаться в Союз, уже замена пришла, батя ждал меня, чтобы, как говорится, передать эстафету. Я оформил все документы, рассчитался с частью, оставалось получить команду и стартовать.

13 октября 1982 года мне говорят: «Сходи напоследок в патруль, пока не уехал». Думаю: ну ладно. Возвращаюсь в полночь в офицерскую общагу, поднимаюсь по лестнице, а снизу дежурный окликает: «Товарищ старший лейтенант, к телефону». Беру трубку и слышу: «Ваш отец полковник Анатолий Бурков геройски погиб при выполнении интернационального долга…»

Голос продолжал что-то говорить, но я мало понимал. С трудом разобрал: «Срочно прибыть к командиру полка, оформить отпуск на похороны». Опустил трубку на рычаг и стою с глупой улыбкой. Почему-то в трудных ситуациях всегда улыбаюсь. Может, это защитная реакция организма, но люди удивляются и даже обижаются…

Той же ночью я вылетел в Свердловск, где находился штаб Уральского военного округа. Чуть позже приземлился самолет с гробом отца. Я встречал его на летном поле, сам помогал вы- гружать. Открылся люк, а в глубине салона — цинковый ящик, обитый досками. Сверху надпись: п-к Бурков. Положил я руку на эти буквы и сказал вполголоса: «Вот и свиделись, батя…»

Мы же несколько лет не встречались, каждый служил в своей части. Думали, что в Афгане пересечемся. Не довелось.

«Прошу направить в Афганистан…»

— Как погиб отец?

— В сентябре 82-го, за месяц до смерти, он лежал в кабульском госпитале с аритмией и написал родным письмо в стихах, которое звучало как за- вещание. Там есть строки:

«Не жалей, мама, я не страдаю.

Не трудная жизнь у меня.

Я горел, я горю и сгораю,

Но не будет стыда за меня».

Словно предвидел финал… А дело было так. Шла Панджшерская операция 1982 года. В тот день батя полетел на переоборудованном под воздушный пункт управления Ми-8, хотя мог не делать этого, сам вызвался. Дескать, все равно сына жду, чего зря без дела сидеть?

Боевые Ми-24 работали по целям, один вертолет сбили, он упал. Ребята запросили помощи. В таких случаях обычно используется поисково-спасательная пара, дежурящая в районе операции, но в тот раз она оказалась далеко от места падения. А батя был рядом и дал команду экипажу: «Снижаемся». Когда Ми-8 опустился на высоту метров двести, ему отстрелили балку, тоже сбили. Падение вышло не самым жестким, никто не покалечился. После приземления первая задача — покинуть «вертушку». Летчики выпрыгнули в боковые створки, а батя вылезал через люк. Едва открыл — взрыв. Пуля попала в 600-литровый бак с горючкой… Волной отца вытолкнуло наружу, керосин вспыхнул, и шансов выжить практически не было. Ребята подбежали, попытались сбить пламя, но уже сильно обгорела кожа, лишь под портупеей осталась белая полоска. Ясно, что сердце не выдержало такого ожога, остановилось…

Батя погиб, другие, слава Богу, уцелели.

— Вы похоронили отца и полетели в Афган?

— В полку предупредили: «По твоему поводу звонили из Москвы. На тебя готовят отдельный приказ. Никакого Кабула. Забудь». Я все же написал рапорт на Афганистан, и командование воздушной армии меня поддержало, комдив даже напутствовал: «Проси два автомата, чтобы посчитаться с «духами» за батю». Но главком ВВС категорически запретил мою командировку, сказал: «Хватит одного Буркова». В принципе руководство понять можно. А вдруг сгоряча наломал бы дров, бросился мстить?

На самом деле, ни разу не мелькнула мысль, чтобы с кем-то свести счеты, поквитаться. Единственный вопрос, который с момента похорон не давал покоя: а стоила ли жизни поездка туда? Все-таки не на нашу Родину напали… Ладно, когда выполняешь приказ, военные в такой ситуации не рассуждают, но батя ведь уехал в Афганистан добровольно, его не заставляли. И меня тоже… Но поскольку о поездке в Афган мы договаривались с отцом, я должен был реализовать задуманное, довести задачу до логического конца и получить ответ на свой вопрос. Вот и все.

В главном штабе ВВС сказали: «Служи, Валера, о плохом не думай». Я уточнил: «Через год можно вернуться к теме Афганистана?» Говорят: «Вот тогда и посмотрим». Я запомнил эти слова…

Служить меня отправили в Челябинск, к маме. В районном центре управления воздушным движением назначили на подполковничью должность, хотя я по-прежнему носил погоны старшего лейтенанта. Не армейский режим: сутки отдежурил, трое отдыхаешь. Никаких тревог, учений, построений… Для списанного летчика не найти места уютнее, служи и в ус не дуй. Но я сразу предупредил командира части: надолго не задержусь. И в ноябре 83-го опять запросился в Афган. Узнал, что нужен авиационный наводчик, положил рапорт на стол: «Прошу направить… хочу быть достойным отца… согласен на нижестоящую должность…»

Бумага ушла в Свердловск, оттуда — в Москву. На время повисла пауза. Наконец пришел положительный ответ, правда, без указания конкретной должности. В штабе ВВС понимали: после туберкулеза я не могу быть наводчиком. Бег в жару по высокогорью не выдержит и здоровый. Поэтому окончательное решение оставили на рассмотрение начальства в Кабуле. Но это были уже детали, главное, что отпустили.

— Попали, куда рвались.

— Ну да, в пекло угодил. Каждые два-три дня уходил на боевую операцию, в штабе не засиживался.

Моя задача формулировалась предельно просто: наведение авиации на цели. Ходил я чаще с мотострелками, а еще с десантурой и спецна- зом. Иногда не успевал элементарно привести себя в порядок: возвращаешься обросший, чумазый, в изодранной форме с одного задания и тут же уносишься на следующее. Когда сегодня спрашивают, где служил, начинаю перечислять: под Кабулом, Кандагаром, Шиндандом, Джелалабадом, Баграмом, Газни… В авиационном училище на физподготовку особенно не налегали. Кроссы мы, конечно, бегали, но налегке. Гимнастерка — самое тяжелое, что было на нас. А в Афгане — полная боевая выкладка: на голове — каска, на плече — автомат, за спиной — 23-килограммовая рация и вещмешок. Да постоянно в горку карабкаешься. Первое время думал: не выдержу, сломаюсь. Потом втянулся. Правда, каску и бронежилет с собой не брал. Пуля из автомата все равно пробивала броню, только лишняя тяжесть. Да и маневренность теряешь, а в нашем деле важна мобильность.

А наводишь как? Берешь дымовую шашку, поджигаешь и бросаешь подальше от себя в ту сторону, где «духи» сидят. Говоришь летчикам: «Видите дым? Удаление… Азимут… Атака!» Душманы тоже знали наши методы. Поэтому стоило появиться авиации, тут же начинали искать, откуда повалит дым, и били по этому месту из всех стволов. В их инструкции по выявлению и уничтожению авианаводчика противника все подробно было расписано. Мы оказывались главной мишенью. Даже не скажу, сколько раз я, извините, попадал в задницу. Монаху так выражаться негоже, но сейчас ведь речь об Афганистане.

Ни один боец из моей группы, в которую входило пять человек, не ушел целым, все получили ранения разной степени тяжести. Потери среди наводчиков всегда были большими.

— По сути, вы вызывали огонь на себя?

— В безвыходной ситуации — даже с двух сторон. Хотя пехота нас оберегала. Если наводчика убьют, кто же поможет, «вертушки» вызовет?

К слову, я чуть не погиб на первой операции, поскольку не различал звуки выстрелов, не понимал, по кому бьют. Мы сидели на краю арыка и разговаривали. Когда раздалась пулеметная очередь, я не упал в воду, а стал поворачиваться в сторону источника огня. И увидел, как бойцы перепрыгивают за дувал — только пятки сверкают. За спиной услышал крик: «В арык! В арык!»

Долю секунды еще колебался: январь на дворе, вода ледяная. Спас инстинкт выживания. Плюхнулся в арык и еще в полете заметил, как пули вспарывают место, на котором сидел мгновением раньше. Тут уж я погрузился в воду так, что снаружи лишь нос торчал…

«Проклятый сон в руку!»

— А как вас ранило?

— В общем-то, банально. Наступил на мину. И подорвался я, кстати, недалеко от места, где погиб отец. В том же Панджшерском ущелье. Только весной 1984-го. Я шел с полком, которым командовал Лев Рохлин, царство ему небесное.

Нам ставили задачу занять господствующие высоты в районе и поддерживать огнем продвижение основных частей. Мы забрались на трехтысячник Хаваугар и выбили оттуда «духов». Те даже оружие побросали, так шустро драпали.

Из-за этого я, собственно, и пострадал. Из-за желания взглянуть на боевые трофеи. На макушке была оборудована укрепленная позиция для ДШК — станкового крупнокалиберного пулемета. Удобная точка, чтобы и по вертолетам стрелять, и по наземным силам. Вот я и полез посмотреть.

Проверил, нет ли мин. Ничего подозрительного не заметил. Меня заинтересовали документы, лежавшие среди гранат и патронов. Подумал: вдруг ценная информация? Выбрался наружу, встал на маленькой площадке, с двух боков обрывавшейся в пропасть. Сделал шаг в сторону радиостанции, и в этот момент — взрыв. Сначала подумал, что кто-то другой подорвался, не я. А потом резко потемнело в глазах…

Первая мысль: проклятый сон в руку! Перед отъездом в Афган приснилось, что наступлю правой ногой на мину… Рухнул навзничь, завалившись на камни полубоком. Попытался поднять руку, а кисть висит, повыше локтя сквозная дырка размером с пятикопеечную монету. И кровь медленно стекает: кап, кап, кап… Языком проверил, на месте ли зубы. Осколок распорол кожу на подбородке, но кость не зацепил и шоркнул по кончику носа. Кровищи много, а ущерба здоровью почти никакого. Уже на следующий день, когда смог внимательно себя осмотреть, заметил, что другой осколок едва не задел мошонку. Мысленно перекрестился: вот это был бы настоящий инвалид! Но тогда на вершине меня больше волновали ноги. Упал так, что видел лишь колени, остальное закрывали камни. Сильно зудела правая стопа, холодом оттуда веяло. А левая нога ныла ниже колена.

— Неужели вам никто не пришел на помощь?

— На минном поле закон такой: если один подорвался, все остаются на местах. Вдруг рядом еще лежат заряды, готовые сработать? Пострадавшему помогает лишь тот, кто находится ближе других. Подоспел боец с радиостанцией, взглянул на мои ноги и принялся повторять, как заведенный: «Товарищ капитан! Товарищ капитан! Потерпите!» Говорю ему: «Рви антенны на жгуты, раны перевязывай». Одна антенна — штыревая, вторая — проводная, по ремешку заклепанная. И вот представьте: солдат голыми руками сначала отодрал провод, а потом порвал его на три части. Попробуйте как-нибудь разорвать проволоку. Такое возможно лишь в состоянии аффекта. По-моему, боец переживал за меня больше, чем я сам. Лежал и думал не о себе, а о маме: сначала муж погиб, теперь вот единственного сына покалечило. В Панджшер я не взял белый платок, который мама дала мне после похорон бати. Примета такая есть. Всегда носил платок с собой, а тут забыл, не переложил в новую жилетку…

Потом первый шок прошел и навалилась боль. Спросил у солдатика: «Обе ноги оторвало?» Отвечает: «Правую. Левая раздроблена. Сильно». Я приподнялся, посмотрел… Зрелище не для слабонервных. Уж лучше бы лишился сразу обеих, может, не так мучился бы!Самопальную мину начинили гвоздями, которые и пошли в левую ногу. Она превратилась в кровавое месиво и болталась на жилах. Будто кто-то толок ее в ступе. Когда бойцы несли меня к вертолету, нога стукалась о камни и каждый удар отзывался по всему телу.

Впрочем, до вертолета еще надо было дожить…

Честно говоря, я не сразу доложил по рации о ранении и вызвал подмогу. Вдруг устыдился, что подвел командование. Мне доверили серьезную работу, а я вляпался по-глупому…

Вижу: над ущельем кружит наш ВзПУ — воздушный пульт управления. Делать нечего, выхожу на связь: «Я — «Визит». Тяжело ранен. Подрыв на мине». Не отзываются. Не слышат меня. Мы же антенну на жгуты пустили, вот сигнал и не проходит. С десятого раза кое-как доложил: правая нога оторвана, левая побита, осколочные ранения руки и лица. Труднее всего далась фраза: «Прошу пару «пчелок» для эвакуации». Не мог просить за себя…

Дальше рассказываю со слов Саши Порошина, связиста командного пункта, царствие ему небесное. Мы дружили, он много раз просился со мной на боевое задание, но я отказывал, говорил, что это не его дело. «Вдруг тебя подстрелят, и я потом буду до конца жизни мучиться, что взял с собой…» В тот день Саша дежурил на КП и слышал диалог командующего ВВС 40-й армии генерала Колодия, царство ему небесное, с инспектором из минобороны. Говорили о разном, потом Геннадий Васильевич сказал, что у него служит авианаводчиком капитан Бурков, сын погибшего полковника Буркова. Мол, хочу забрать его в штаб, хватит под пулями бегать, мало ли что… И в эту минуту в наушниках Порошина раздалось сообщение о тяжелом ранении «Визита», а это был мой позывной. У Саши лицо вытянулось, даже генералы заметили. Спрашивают: «Что?» Ну, он и сказал.

Колодий сам подошел к рации, взял микрофон и поставил задачу поисково-спасательной паре: прибыть в квадрат и забрать «Визита». Во что бы то ни стало!

Проблема заключалась в том, что вертолетам было невероятно трудно подниматься в жару на высоту 3300 метров и зависать над горным хребтом. Воздушный поток в мгновение ока мог опрокинуть машину, все погибли бы. Требовалась ювелирно тонкая работа.

Я сам наводил «вертушки», руководил действиями экипажей. В обычных вертолетах носовой колпак прозрачный, чтобы летчики виде- ли, куда летят и садятся. А в Афгане на пол клали бронеплиту в качестве дополнительной защиты от пуль и осколков. Поэтому обзор у пилотов был ограничен, и я корректировал подлет. Посадку мы сразу исключили, оставался самостоятельный подъем по лесенке, которую спустят за мной. С оторванными ногами и перебитой рукой. Представляете, да?

Тем не менее это был единственный шанс на спасение. Вертолеты подлетели максимально близко, бойцы начали подтаскивать меня к более- менее ровной площадке. Тут левая нога и напомнила о себе. Бум о камни, бум… Я балансировал на грани потери сознания, но не вырубался. Когда схватился за нижнюю перекладину лестницы, сильно долбануло током, буквально отбросило в сторону. Солдатики, понятно, не удержали, и я с размаху шмякнулся на камни. Опять круги перед глазами…

Со второй попытки кое-как удалось забраться на борт. То, что меня эвакуировали, чистой воды чудо, иначе не скажешь. Вертолеты полетели не в ближайший госпиталь в Баграме, а сразу в Кабул. Там уже ждали врачи. Генерал Колодий лично выяснил, где лучший хирург. Оказалось, Владимир Кузьмич Николенко, который в будущем станет, по сути, моим вторым отцом, служит в медсанбате 3-й десантной дивизии. О нем в Афгане говорили: если Кузьмич скажет, что надо голову отрезать, а потом на место пришить, соглашайся. Врач от Бога! Вот прямиком к нему меня и повезли.

— Вы оставались в сознании?

— И даже вынужденно обходился без обезболивающих уколов. Отключился перед операцией. Очнулся уже утром следующего дня в палате, узнал, что на операционном столе сердце три раза останавливалось. Можно сказать, 24 апреля 1984 года я заново родился. За трое суток до официального дня рождения. Правая рука загипсована, левой скидываю с себя простыню и вижу, что ниже колен ничего нет, лишь обрубки забинтованные. И в ту же секунду в голове всплыл образ Алексея Маресьева . Лежу и думаю: он — советский человек, и я тоже, он — летчик, я — летчик, он встал на ноги, и я полечу. Бог с ними, с ногами! Новые сделают. От этих мыслей сразу стало легко и спокойно. Больше сомнения не посещали, знал: буду ходить, служить в армии, летать.

«Некуда отступать»

— Долго лечились?

— После операции неделю болтался между небом и землей, чуть не помер. Когда очухался, в палату пришел командующий ВВС с офицерами штаба. Геннадий Колодий сказал, что представил меня к Звезде Героя. Я попросил не награждать. Мол, люди начнут спрашивать, какой подвиг совершил, а я расскажу, что на мину наступил? Говорю: у меня две просьбы. В армии помогите остаться и маме пока ничего не сообщайте. Она ведь не знала, что служу авианаводчиком. Писал, что по состоянию здоровья на боевые задания меня не берут, поэтому сижу в штабе, играю на гитаре в офицерском ансамбле, иногда езжу с концертами по гарнизонам. Она беспокоилась, не опасны ли такие поездки, уговаривала не рисковать без нужды. Это письмо я получил уже в реанимации…

Матерей надо беречь. Нынешняя молодежь готова переложить на мамины плечи все проблемы, но так нельзя. По крайней мере, мы старались сами со всем справляться.

В Питере я на полгода задержался. Учился ходить. Когда впервые надел протезы, шагу не мог ступить. Даже держась за параллельные поручни. Ноги разъезжались в стороны. И просидеть полчаса был не в состоянии. Зажатые ремнями культи начинали неметь, ныть, болеть.

Но организм потрясающе устроен Господом, человек ко всему может привыкнуть. Вопрос лишь в том, хватит ли сил выдержать эту борьбу. Мы не можем себя не жалеть, это заложено в людскую природу. Никто не хочет терпеть боль и физические страдания.

Я пытался привыкать к протезам ночью. Думал: сон все равно когда-нибудь сморит. Дико уставал, но результата не добился. Сплошная мука!

Стал заставлять себя ходить днем. Без помощи костылей. До сих пор не умею ими пользоваться. Сажал кого-нибудь в кресло-каталку, а сам пристраивался сзади. Толкал и держался одновременно. Народ смеялся: битый небитого везет. Так мы и кружили по коридорам госпиталя. Научился держать равновесие, на том этапе это было самым важным. И еще проблема: не ощущал расстояние до пола, особенно в темноте. Это сейчас прикасаюсь к педали тормоза или газа и все чувствую, как живой ногой. А раньше хоть дави, хоть не дави — ноль эмоций.

Тренировался я упорно, но прогрессировал медленно, поскольку продолжал себя жалеть. Устал — тут же присел, сделал перекур. И тогда я понял: нужно исключить лазейку для любой поблажки, загнать себя в условия, где некуда отступать. В то время я уже лечился в Подмосковье и попросился в Питер на протезный завод. Мне полагался сопровождающий, но я решил ехать один. Правая рука по-прежнему не работала, а на левой во время очередной операции передавили нерв.

На машине «скорой помощи» доехал до Ленинградского вокзала, а дальше-то надо было идти самому. И я с палочкой поплелся к поезду. По дороге с плеча сползла легкая, полупустая сумка, а я даже ее не смог поднять, попросил прохожего.

Добрался до купе. В нем — попутчики. Снимать при них протезы? Неловко. А ноги гудя-я-т! Ночь промучился, утром еле встал, кое-как выполз из вагона, дохромал до стоянки такси. Пропустили без очереди. Как инвалида. Сты-ыдно!

Поехал на окраину города к знакомым, у которых собирался остановиться. Таксист доставил до места и — поминай, как звали. А дома никого. Рядом ни метро, ни остановки автобуса, к людям надо идти через большой парк. Делать нечего, побрел. Думал, не доползу, упаду в сугроб без сил. Но совестно офицеру вот так помирать. Отключил чувства и тупо переставлял ноги. Шаг за шагом. В полуобмороке. И ведь дошел! Победил!

И ситуация переломилась. Уже через неделю на Украине, куда приехал в санаторий, врач в приемном отделении не понял, что у меня вместо ног — протезы. Думал, хромаю после ранения. Как же я ликовал в тот момент!

А еще через месяц знакомые мужики позвали в ресторан. Пока все плясали, сидел за столом. Потом какая- то дивчина пригласила на танец. Мол, что вы скучаете в одиночестве? Отказать — значит обидеть человека. Встал и пошел. Без палочки. Не будешь же с ней вальсировать, правда?

Когда вернулся в Москву, плясал так, что у протеза отвалилась стопа, резьба сорвалась! За полтора месяца я избавился от палочки. Отло- жил и ни разу не взял в руки. Ходил, и люди хромоту не замечали.

— В строй вы возвратились в 85‑м?

— Да. Приехал в главный штаб ВВС к кадровику: так, мол, и так, готов к дальнейшему прохождению службы. Говорит: садись, в ногах правды нет. Отвечаю: у меня и ног нет. Не поверил, заставил показать. «Ты на протезах?!» Водил потом по кабинетам, демонстрировал коллегам как диковинку…

Вопрос о возвращении в строй решился автоматически. Я просился в Афган, мотивируя тем, что хочу поделиться с молодыми полученным опытом. Мне сказали: изложи идеи на бумаге. Ну, я и написал. Заметки показали главкому ВВС, и он распорядился: «В Академию имени Гагарина его, раз такой умный!»

И я на три года сел за учебную парту…

— Вы уже были Героем Союза?

— Нет, Звезду мне вручили в Кремле 7 ноября 91-го. В главный советский праздник. В ту пору я работал советником по делам инвалидов президента России Бориса Ельцина. А награждал президент СССР Михаил Горбачев. В указе сказано: «За героизм и мужество, проявленные при выполнении интернационального долга в Республике Афганистан, гражданскую доблесть и самоотверженные действия по защите конституционного строя СССР».

Думаю, награждение инициировал Александр Руцкой, который был вице-президентом России. Во время августовского путча 91-го года я ездил по воинским частям, призывал не применять оружие против мирных людей. И Ельцина я позвал выступить с танка перед собравшимися у Белого дома.

Впрочем, все, связанное с Борисом Николаевичем, требует отдельного рассказа. Слишком сложная и противоречивая фигура. Скажем, я ни разу не голосовал за Ельцина на выборах. Его советником пробыл до декабря 93-го. На мой вкус, лучше три года в Афгане, чем год в Кремле…

Я мог получить теплое местечко в Думе или где-нибудь в исполнительной власти, но отказался и в 94-м опять вернулся в армию, став слушателем Академии Генштаба. А в 97-м объединяли штабы ВВС и ПВО, и вся наша авиационная братия дружно подала рапорты на увольнение, мы не захотели служить под началом генералов, привыкших не летать, а сбивать самолеты.

С тех пор я на «гражданке».

«Я услышал Господа»

— А как вы пришли к Богу, инок Киприан?

— Он каждого ведет к себе своим путем. Первым посланцем Господа для меня стала бабушка-соседка из деревни Повалиха Алтайского края, куда я приезжал погостить еще дошкольником. Эта пожилая женщина всегда ходила в черном одеянии и не выпускала из рук Библию. Однажды я спросил: «Что она делает?» И услышал в ответ: «Молится. С Богом разговаривает». Я не понял смысл фразы, но захотел прочесть загадочную книгу. Как ни странно, желание осуществилось лишь в 2010 году. Весь Великий пост то и делал, что читал Библию. Сначала Новый завет, потом — Ветхий.

— Была причина?

— Первый признак оздоровления души — видение грехов своих. Бесчисленных, как песок морской. Господь вывел меня на финишную прямую в 2009‑м, хотя крестился я пятнадцатью годами ранее, в 94‑м. Тетя Галя, сестра отца, неожиданно предложила: «Давай мы тебя, Валерка, крестим!» Ну, я и согласился, не видя причины для отказа. Конечно, я не был готов морально. Да и Галя совсем не религиозный человек.

Не знал я и того, что, повесив на шею крест, объявил войну бесам, будучи не лучше их. Вот они и сунули меня физиономией в грязь. За пять лет извозили по полной программе.

—Это вы о чем?

— О водке «любимой». О ней «родимой». Раньше я руководствовался принципом бабушки. На любом празднике в какой-то момент она клала руку на рюмку и говорила: «Душа — мера». Осенью же 94‑го, вскоре после крещения, я потерял меру, а мог и душу.

Появился синдром похмелья, без которого прежде обходился, начались провалы в памяти, затем — даже запои. По наклонной. Классика жанра! Поехал к врачу, который в Афгане меня оперировал. Кузьмич четко сказал: «Тебе нельзя пить. Столько наркоза плюс последствия контузии… В твоем случае спиртное — яд». Но я думал, что всегда возьму себя в руки, если захочу. Бывало, по полгода не употреблял, после чего опять срывался.

Так и болтался на качелях до лета 99‑го, а потом — бац! — бросил. Прекрасно помню обстоятельства. Я лежал в ЦКБ на плановом медобследовании. Первого августа решил, что со следующего дня, годовщины нашей с Ириной свадьбы, перестаю пить и курить. Одним махом! Мы поженились в 86‑м. Ира натерпелась со мной, вот и надумал сделать ей подарок, приятный сюрприз. Ни кодировался, ни зашивался — ничего. Такие методы ведь основаны на страхе: выпьешь — умрешь. А я любой страх ненавижу. Бесовские приучалки!

Поэтому я не завязал, а исцелился. Чувствуете разницу? С тех пор не тянет ни на алкоголь, ни на табак. Хотя несколько лет назад в порядке эксперимента ухлопал за вечер бутылку коньяка. Даже по голове не ударило. Никакого удовольствия, только отвращение. Все, больше не притрагивался. Отрезало!

Тогда, в 99‑м, я, конечно, приписал случившееся своей воле и твердому характеру. Мол, Бурков слово держит. Сейчас-то знаю: настоящая зависимость не от водки, а от бесов, которые используют человеческие слабости. Что говорит человек, когда деньги на бутылку просит? «Братан, помоги! Душа горит!» Так и есть: телу плохо, а горит душа. Ее и надо спасать. В аду не похмелиться, душа будет гореть вечно…

Словом, Господь еще раз остановил меня в грехе.

Если верить медицинской науке, я давно должен был помереть. Дело не только в ногах и руке, которую тоже чуть не отняли. У меня после сложной операции произошло кровоизлияние в легкие. Едва на тот свет не улетел, реально отходил. Сначала ввели раствор, температура тела поднялась до 41 градуса, запекшаяся кровь отмокла, и ее отсасывали шприцом, воткнутым в легкое. Как говорится, там не убили, тут едва не дорезали…

Высший Разум я никогда не отрицал. Дважды видел так называемые НЛО, вещие сны и свет в конце тоннеля в моменты клинической смерти… Отдавал себе отчет: есть то, что выше человеческого понимания. Но свою дорогу к храму я отыскал, повторяю, лишь в конце нулевых.

С тех пор не сбивался с избранного пути. Встретил игумена Пантелеймона (Гудина), он стал моим духовным наставником. Начал читать духовную литературу, в 2011 году поступил на богословские курсы, отказался от участия в общественной жизни и любых светских мероприятиях, уединился в загородном доме, молился, прекратил общаться с прессой, постепенно отдалился от жены Ирины и сына Андрея.

— Готовились к монашеству?

— Так я не формулировал. Занимался тем, что душе угодно. Богопознанием и богоучением.

Благо, о деньгах мне заботиться не нужно: после ухода из армии я несколько лет занимался бизнесом, управлял торговым центром в Крылатском, да и пенсия у меня двойная, солидная: Герой Советского Союза, в прошлом — советник президента России. Центр многопрофильной помощи лицам, попавшим в трудную жизненную ситуацию, я создавал и финансировал на свои кровные. Сейчас он переформатирован в центр душепопечения и психологической по- мощи «Добрый самаритянин». У меня там много подопечных…

В 2015 году знакомый батюшка попросил и ему помочь с реабилитационным центром. Съездили за благословением к старцу Илию, духовнику Патриарха Кирилла. А он меня благословил на монашество.

Еще через несколько месяцев я встретился с благочинным Свято-Казанского мужского архиерейского подворья отцом Макарием (Еременко). Он служит в городе Кара-Балта в Киргизии. Это в полутора часах езды от Бишкека. Мы посидели, поговорили, а в конце благочинный говорит: «Благословение старца надо выполнять». Я даже опешил: «Уходить в монастырь?» Отвечает: «Необязательно. Можно возглавить общину нашего подворья в Москве, здесь киргизам помогать».

А я последние годы живу по принципу: ни от чего, кроме греха, не отказываться. Слова «хочу», «не хочу», «нравится», «не нравится» я исключил из лексикона, они запрещены в моем доме. Вместо них есть слово «надо». Верь в волю Божью, и Господь сам управит. Поэтому и отцу Макарию пообещал подумать.

А в ноябре получаю из Киргизии письмо от благочинного, что он назначил меня послушником подворья и возложил руководство общиной в Москве. Все, обратного пути нет! В апреле 2016-го еще раз мы встретились, а в начале июня — звонок: «Так, владыка благословил твой постриг в монахи. Прилетай в апостольский пост!» Не скрою, известие ошарашило. Да, я к этому шел и хотел, но все завертелось очень уж стремительно. Месяц на моральную подготовку! Я попытался отсрочить дату и услышал от отца Макария: «Решение принято». И я поехал…

С 6 июля прошлого года нет полковника в отставке Буркова, есть инок Киприан. Теперь я иной, изъят из прежнего мира. Вот и вся история.

— У вас всегда Звезда на подряснике?

— Монашеская одежда не вязалась в моем сознании с государственной наградой, но на второй день после пострига отец Макарий сказал: «Приколи и больше не снимай». Должна быть проповедь подвига и монашества. Люди обязаны знать героев в лицо, а Звезда сама за себя говорит.

Вот вы в курсе, что на моих глазах 12 киргизов крестились, приняли православие? Мне посчастливилось помочь им увидеть свет Христов, найти Господа, как когда-то сам нашел. Теперь проповедь — мое послушание. На все воля Божья…

https://pravoslavie.ru/102233.html